Игрушечный дом

— Контракт, вообще говоря, штука куда более знаменательная, чем принято думать. Он ведь не то чтобы сковывает, я заметила, что по контракту даже легче жить. Он избавляет от нерешительности, от смятения, и выбор больше делать незачем. Вот люди и заключают уговор: давай, мол, поделимся, и каждый возьмет свою долю ответственности; стало быть, они берут — по крайней мере должны брать — продуманные обязательства, в которых хотя бы пытаются соблюсти справедливость.

— Что ж, пожалуй, — заметила Анна. — Вы пытаетесь соблюсти справедливость. — Устав сидеть прямо, она положила локти на стол и ощутила, что сон уже совсем близко.

— Справедливость… — отозвалась Катри. — Человек никогда не знает точно, удалось ли ему поступить справедливо и честно или нет. Но все-таки старается по возможности…

— Ну, теперь пошли нравоучения, — перебила Анна, вставая. — Все-то вы знаете. Фрёкен Клинг, голубушка, а такое вам известно? Как ни вертись собака, а хвост позади.

Катри рассмеялась.

— Так мама говаривала, — пояснила Анна, — когда уставала иной раз от бесплодных рассуждений. А сейчас не грех, пожалуй, и прилечь. — В дверях она обернулась. — Фрёкен Клинг, ответьте мне на один вопрос: неужели вы никогда не волнуетесь и не говорите опрометчивых слов?

— Почему? Волнуюсь, конечно, — сказала Катри. — Только опрометчивых слов, по-моему, не говорю.

Анна Эмелин привыкла к незримым жильцам своего дома. Всю жизнь она приучала себя то к одному, то к другому, до тех пор пока и одно и другое не утрачивало ореол опасности, и теперь поступила так же. Очень скоро она уже не слышала, что у нее над головой кто-то ходит, как не замечала ветра, дождя или тиканья часов в гостиной. Единственное, к чему Анна привыкнуть не сумела, был пес, его она так и обходила стороной. Идя мимо, она шепотом разговаривала с неподвижным зверем, высказывала свое мнение о какой-нибудь вещи, мнение безапелляционное, не допускающее возражений. Анна дала псу имя — ведь безымянное склонно расти — и, дав зверю имя Тедди, отняла у него всю грозность. Анна отлично знала, что пес у Катри дрессированный, что портить его не надо, и еду она украдкой подбрасывала ему вовсе не по дружбе.

— Ешь, — шептала она. — Тедди, миленький, давай ешь быстрее, пока ее нет.

Но порой, шагая под сторожким желтым взглядом, могла и прошипеть:

— Цыц, паршивая зверюга! Сиди на подстилке!

14

— Сильвия? — воскликнула Анна. — Это ты? Я сто раз пыталась до тебя дозвониться, но ты вечно в бегах. Я что, помешала? У тебя гости?

— Всего лишь мои дамы, — сказала Сильвия. — Сегодня среда, вот в чем дело.

— Какая среда?

— Культурный салон, — с расстановкой произнесла Сильвия.

— Ах да, да… Конечно… Может, попозже позвонить?

— Звони когда угодно, я всегда рада тебя слышать.

— Сильвия, ты не можешь приехать сюда? Я вполне серьезно: ты не можешь приехать сюда, ко мне?

— Разумеется, могу, — сказал голос Сильвии, — только все никак не получается… но когда-нибудь мы обязательно должны повидаться, потолковать о добрых старых временах. В общем, надо прикинуть. Мы еще созвонимся, да?

Анна долго стояла у телефона, устремив невидящий взгляд на сугроб за окном; ее вдруг захлестнула глубокая печаль. Как грустно бывает, когда безмерно восхищался человеком, а встречал его и встречаешь крайне редко, и поверял ему то, что следовало бы сохранить в тайне. С одной только Сильвией Анна говорила о своей работе начистоту, хвастливо и притом с трезвой беспощадностью, и за долгие годы в памяти у Сильвии накопился толстый, плотно сбитый пласт опрометчивых признаний.

Напрасно я звонила, подумала Анна. Но она единственная, кто меня знает.

15

Проруби у Хюсхольмова Эмиля были в двух-трех сотнях метров от сараев и мастерских, и сети свои он осматривал либо вместе с женой, либо с Матсом. Выбирал сеть он сам, спутник же его только травил линек. Улов бывал небогатый — одна-две трески на домашние нужды. Как-то раз он опять пригласил с собой Матса; мороз отпустил, шел мокрый снег с дождем. Эмиль сколол ночной лед по краям проруби, Матс вычерпал осколки, и вода наконец стала чистой.

— Та-ак, — сказал Эмиль, — сейчас тебя ждет маленький сюрприз. Принимай сеть, а я займусь линьком. Да не дрейфь ты, парень, управишься!

Мальчишка вроде бы не понял, и Эмиль продолжил:

— Ну, давай. Можешь наконец-то вытянуть сеть. Приятно небось, что тебе этакое дело доверяют, а?

Обида медленно, но верно, точно острая игла, пробила Матсово благодушие. Эмиль меж тем размашистым шагом направился к своему краю сети и совсем почти исчез за стеною дождя и снега. Но вот он появился снова и, став поудобнее, приготовился травить линь, а после нескольких минут тщетного ожидания воскликнул:

— Да ты что, заснул, что ли?! Сеть и то выбрать не можешь!

И тут Матс вскипел — такое случалось с ним редко, кроме Катри, никто знать не знал, что мальчишка способен разозлиться. Схватившись за подбору, он ощутил живую тяжесть сети и замер, а злость тем временем все нарастала.

— Ну! — гаркнул Эмиль, его тоже злость взяла. — Давай! Или ты вконец рехнулся?