Игра. Вторая жизнь

— Тогда скажи снова… — продолжая напирать я, ломая ее сопротивление — одной рукой притягивал подбородок ближе, второй — вжимая ее тело в себя.

— Один раз… один раз… можно воспользоваться… «да» — Богданова едва говорила. От моей хватки у нее перехватило дыхание. Я зверел, но хотел остановиться. Я прижал ее губы к своим. Это был не поцелуй, а просьба о помощи. Мне нужно было лекарство. Я болел, когда терял ее, когда она сопротивлялась мне, когда видела не только меня, когда отвлекалась на кого-то другого, когда для нее существовал не только я. Я уже испытывал это чувство в детстве. Чувство ненужности и отстраненности. И сейчас оно вернулось. Вернулось и снова беспощадно ломало меня. И лечение — это ее безмерное внимание, направленное исключительно на меня, или полное избавление от этого внимания. Я думал, что излечился от этой агонии, но эта девчонка пробралась мне под кожу и снова заражала меня. Заражала каждым равнодушным взглядом, каждым действием, игнорирующим меня, каждым словам, сказанным не мне и не обо мне.

— Ром… — холодные пальчики на моей щеке и эти встревоженные глаза, не дали мне увязнуть в болезненных чувствах. — Что-то случилось?

— Пошли. Ты замерзла. — отпустил девчонку и сделал несколько шагов в сторону двери. Не смотрел на ее, боялся увидеть отвращение в ее глазах. Чувствовал, что не это испытывает Бельчонок ко мне, но какой-то иррациональный страх быть отвергнутым, ненавистным пугал меня до темноты в глазах.

— Ром… — снова позвала девчонка, не двинувшись с места. Остановился, но не осмеливался повернуться. Ожидал чего-то… неприятного, ведь видел ее сопротивление еще минуту назад. Злился, потому что знал, что сам позволил ей управлять моими чувствами, которые годами хранились в том холодном промёрзшем подвале.

Но вместо ожидаемого хладнокровного отстранения, получил пылкую нежность.

Богданова подбежала, привстала на носочки и обхватила холодными ладошками мое лицо. В отражении ее глаз был только я, а на устах моё имя…

— Ром… Не злись, просто у этой игры такие правила.

Бельчонок не она. Бельчонок целует, а не бьёт, оправдывается, а не ранит словами, улыбается мне, а не брезгливо отводит от меня глаза.

Целует долго, нежно, самоотверженно. Целует, пока я не начинаю улыбаться ей в губы.

— Что? — смущенно спрашивает она.

— Ничего! Просто по правилам срок действия твоего «да» давно закончился. — я улыбался, чего никогда не делал с Эльвирой Ветровой.

— Я поцеловала… потому что хотела. Я не нарушала правил игры… — смущалась, краснела и очаровывала.

— Я конечно так и подумал. Ты правильная девочка и не нарушаешь правил. — обнял ее и крепко прижал к себе. Опустил голову и зарылся в вишневый аромат ее волос. Хотелось окутаться ее полностью, защититься этой хрупкой малышкой как щитом. — Пошли уже. Ты совсем ледышка. Не хочу, чтобы ты заболела.

Глава 21

Катя

Демьян играл на гитаре и пел, когда мы с Ромой вернулись в випку.

Я видел сон где ты лишь моя

Об этом знают солнце небо земля

Знают все звёзды даже луна

Что ты моя

Он смог это сделать. Смог вытащить из меня смелую кокетку. Ведь это я сегодня была инициатором и главным исполнителем наших поцелуев. Я никогда не целовала первой. Но с Ромой меня не заботило, насколько неправильно то, что мы вытворяем. А это было неправильно, потому что не вписывалось в наши «фиктивные отношения». Но идеально подходило тому, что я чувствую к Ветрову. Находясь за той барной стойкой в клубе в объятиях Ромы, я не могла его не поцеловать, желание было сильнее меня, выше разума, гордости, страха. Весь мой мир сконцентрировался в этом парне. Я понимала, что, сделав этот шаг, моё хрупкое внутренне равновесие между чувствами и здравым смыслом даст перекос. Но невыносимо хотелось прикоснуться к его губам, забыть о правилах и условностях.