Игра в жизнь

Конечно, все старинные искусства (а искусство тамады – старинное) в новое время немного упростились, истерлись, лишились строгости, но… все же! Гости очень внимательно выслушивали каждый тост и с гулом одобрения поднимали бокалы. Тот, за кого пили, стоя выслушивал обращенную к нему речь. Застолье шло по-грузински. Гоги переводил мне.

Дошло до меня. Тамада перешел на русский язык, извинился, что плохо его знает, и начал речь. Он сказал, что давно мечтал посидеть со мной за одним столом, что он, конечно, знает, какие замечательные роли сыграл я, что он никогда не сможет забыть того впечатления, которое оставило в его душе мое страстное, полное силы и юмора искусство. Он сказал, что для него большая честь провозгласить тост за меня и поэтому… Тут он быстро произнес несколько слов по-грузински, Гоги что-то ответил тоже по-грузински, и тамада, повысив голос, проговорил здравицу. Я слушал стоя и из-за сильного его акцента не разобрал слов. А вот гости грохнули смехом, и я увидел, как громадный Гоги сползает от хохота под стол.

А произошло вот что – тамада понятия не имел, кто я такой, но не хотел этого показать, потому что другие гости знали меня по кино. Он, нарушая закон, наплел формальных комплиментов, но не знал даже моего имени. «Как зовут гостя?» – спросил быстро по-грузински. Гоги не мог сказать «Сергей» – он выдал бы тамаду. Он нашелся: «Закариадзе», – сказал Гоги, имея в виду, что покойный великий артист звался Серго. Но наш тамада подумал о живом брате Серго, которого зовут Бухути. И он сказал мне: здравия тебе, наш любимый Бухути!

Эх! Ах! Тбилиси! С его теплом, вином, весельем, ляпами. Не забыть – было! Прямо из аэропорта в турецкую баню. Теплый камень лежанок. Большая бочка с горячей водой. И мы набиваемся в эту бочку – шестеро – хозяева и гости. Мы отмокаем. Мы уже начинаем говорить, и такое блаженство, что это будет длиться долго, что нам много дней будет интересно друг с другом, что мы нужны друг другу, что мы вместе!

Вечная память тем, кто ушел! Дай Бог сохранить себя живущим друзьям из теплой страны Грузии!

Земные и внеземные контакты

«Ученые – это люди, удовлетворяющие собственное любопытство к загадкам природы за счет государства». (Кажется, Резерфорд в разговоре.)

«Театр – чудесное учреждение. Если бы еще не спектакли и не репетиции, он был бы совершенством». (Актер Карнович-Валуа в разговоре.)

Шутейный стиль общения считался хорошим тоном. И в научной среде, и в театральной всякое важничанье, обида на шутку, отсутствие самоиронии были гибельны. Ты обязан иметь юмор или должен терпеть юмор окружающих, если не хочешь быть отторгнутым сообществом коллег. Этим интеллектуалы и артисты отгораживали себя от власти, которая в XX веке была слишком серьезной и шуток с собой совершенно не терпела.

Знаменитый «спор физиков и лириков» на самом деле был пустышкой. Это была игра, «заморочка» для ублажения начальства и собственного развлечения. На самом деле физики и лирики прекрасно уживались и очень любили совместные мероприятия. Но ведь для проведения мероприятия нужны средства, а средства (все!) были только у государства. Ну, значит, будем громко спорить, кто важнее, кто нужнее, а потом скажем государству: понимаете, хочется получше узнать друг друга, найти какое-то морально-политическое единство, чтобы ученые актерам что-нибудь объяснили, а актеры ученым спели бы что-нибудь, что ли… О! Морально-политическое единство серьезное государство поощряло. «Давайте! – говорило государство. – Устройте что-нибудь совместное». – «Так средства нужны», – кряхтели хитрые физики и лирики. «Ну, на такое дело и средств не жалко, выделим, – говорило государство. – И даже своего представителя пришлем, чтобы вы там не передрались». «Да не беспокойтесь, – кричали физики и лирики, – не надо никакого представителя, мы хорошо будем себя вести, вы только средства выделите и больше ни о чем не думайте! Договорились? Лады?» – «Ну тогда… лады!»

Научные школы – ах, какая это была роскошь! Они устраивались в отдаленных (подальше от глаз начальства) местах. Высшего комфорта не требовалось, условия простые и демократичные, особые хоромы ни для кого не предусмотрены (потому власти туда и не стремились), еда простая, но на всем готовом, и дорога оплачена, и гостей можно пригласить по своему выбору, и… свобода! На пару недель – свобода!

Думаете, прагматичный мой читатель XXI века, от трудов свобода? Нет! В снежных лесах, или в диковатых горах весной, или на покрытых желтой листвой опустевших эстонских курортах и водку пили, и песни пели, и любили – все было, конечно, но не комсомольские это были сходки. Именно здесь, в свободном общении рождались, а иногда и оттачивались серьезные идеи. Такие вспыхивали искры на этих школах биологов, физиков, математиков. И лириков зазывали сюда. И настоящей радостью бывали эти недели, где царили мысль, вдохновение и юмор.