Игра в …

– Это все болтовня, вот пошлем тебя в отдел фильтрации, сразу поумнеешь.

В оправдание я сказал, что отца Веры вполне могли звать не Аракелом, а, скажем, Адилем. И фамилия ее вполне могла бы быть Пашаева. И все это простая случайность.

– Дети случайно не рождаются, молодой человек. Во всяком случае не настолько. Или ты думаешь, что мы здесь не знаем, как и откуда рождаются дети?..

– Но она и по-армянски ни слова не знает. Теперь я уже защищал Веру, и поэтому глаза гэбэшника, наливались кровью, как у испанского быка. (Вот вам еще один образ. Пожалуйте…)

– Это мы обсудим позже, – проговорил он.

Меня заперли в какой-то маленькой комнате, где я предался раздумьям. И каждый из вопросов, которые я задавал себе, вполне тянул на объект изучения целого научно-исследовательского института. Откуда им известно о моем знакомстве с Верой? А, может, это часть большой провокации, организованной против меня? А может, и Вера с ее мамой участвуют в этом? Почему они оставили меня жить у них? Ведь я им никто. Они хотели что-то выведать у меня? А может, и женщина, которая смеялась в поезде, тоже была сотрудницей КГБ? От этой глубокой и мудрой мысли мой высокий лоб, свидетельствующий о несомненном уме, покрылся холодным потом. Я вскочил и начал быстрыми шагами расхаживать по своей клетушке, явно напоминая при этом несгибаемых коммунистов. Я вспоминал каждую деталь нашего знакомства – как кадры киноленты замелькали они передо мной. (В кино вам не раз доводилось, видеть, как воспоминания героя оживают у него перед глазами.)

Морщины на лбу свидетельствовали о напряженной работе мысли. Ага, та, смеющаяся женщина и была мамой Веры. Только она загримировалась. Потому, наверное, Вера и стащила меня с поезда на ходу, чтобы мать успела домой раньше нас и подготовилась к встрече. А ребенок, это дитя… Да никакое это не дитя… А хорошо подготовленный сыщик. И мои документы он взял намеренно, чтобы я пошел за ними. Это им нужно было для дальнейшей операции. Причем, здесь могла быть замешана и Интелленджис Сервис. Да и вообще все разведки мира, может, и Интерпол интересуются мной. А вдруг мои исследования, действительно имеют огромное, невиданное до сих пор в мировой цивилизации значение. Моя бедная покойная бабушка, она с детства верила, что я стану великим ученым. Живи она сейчас, знай с какими могущественными силами и во имя чего я веду свою борьбу, может, она и не умерла бы. Я в растерянности тер лоб. Конечно, дело здесь серьезное.

Может, это проверка? Возможно. Может, это один из способов проверить насколько граждане преданы своей родине? Они имеют возможность убедиться, что я не болтун. На встречу с инопланетянами можно посылать только хорошо проверенных людей, умеющих держать язык за зубами. А ведь они могли узнать, что я с детства интересуюсь инопланетянами и мечтал стать космонавтом. Ведь когда сдохла наша буйволица, бабушка сказала мне, что она не умерла и душа ее на том свете. Что-то у меня с памятью – когда бабушка говорила мне это – после смерти буйволицы или дедушки? Но говорила – это точно, и добавила еще, что и ее душа улетит на небо. Но ведь я мог спасти их. Только теперь я понял, что как не случайно рождаются дети, так и я не случайно стал ветеринаром. Может, поэтому меня и хотят направить в другую Галактику, на встречу с внеземной цивилизацией. Во всяком случае, это дело довольно серьезное. Ни в чем нельзя признаваться. Я вспомнил фильмы про разведчиков. Да, я должен все отрицать! “Я ничего не знаю.

Ничего не слышал. Помню ли я партизан? Им не провести меня…" Конечно, здесь не последнюю роль сыграло и то, что я два года проучился в техникуме, и мои нынешние эксперименты. Клятва Гиппократа. Поведение волков, попавших в западню…

– Я никого не знаю, – заявил я конвойному, который пришел отвести меня на второй допрос.

– Расскажешь это там, – сказал он.

В кабинете гэбэшника я увидел и нашего директора. У него глаза полезли на лоб, когда я повторил свое гордое заявление.

– Как это не знаешь? Вера сама приехала к тебе в Баку, а теперь сидит в изоляторе КГБ. Она во всем призналась. “…Это еще одна проверка. Не может быть…

– Ничего не знаю. Это все ложь, – упрямо твердил я. – Я никого не знаю.

Директор переглянулся с гэбэшником, покачал головой и повертел пальцем у виска.

– Мы направили туда письмо, – сказал тот.

– Все подтвердилось.

– Что подтвердилось? Вы лжете!

– Не волнуйтесь, молодой человек, – обратился ко мне гэбэшник. – Наши подозрения оказались безосновательными. С этими словами он протянул мне письмо. Оно было из города N, на конверте стоял специальный гриф. Из письма следовало, что у учительницы Погосовой Веры Аракеловны никогда не было отца. Вообще никогда не было…