Игра шутов

Подали последнюю перемену. Еще немного — и начнут убирать со столов. Тем временем музыканты уступили место акробатам. Те высыпали на ковер, подпрыгивая и ходя колесом, и заняли исходную позицию: прыгуны перед помостом, где сидел король, а жонглеры на другом конце залы. Королевский шут Бруске, не даром евший свой хлеб, покинул место во главе стола и жестом человека, которому дозволяется многое, обнял за плечи Конде и ирландца.

— Добро пожаловать, мастер оллав, привыкший к королевским замкам Ирландии. Может ли этот нищий французский двор соперничать с ними в великолепии?

Ирландец задумался, не переставая жевать.

— Ну что ж: у нас дома не только дураки поддерживают беседу за столом.

Не успел Бруске ответить, как Конде повернул к оллаву свое смуглое накрашенное лицо:

— Вы будете нас учить тому, что должны делать придворные?

Тади Бой смиренно склонил голову:

— Нет, я бы предоставил это госпоже принцессе.

Бруске уже приготовил фразу и бросился в бой, а принцесса и Конде обменялись изумленными взглядами.

— Придворный, сударь, — это как чеснок: он наделяет своего повелителя собственным вкусом и остротой.

Тади Бой облизал пальцы и брезгливо вытер их о рукава своей мантии.

— Да что вы говорите. А я бы скорей сравнил его с хирургом, господин Бруске: он соединяет расчлененное, разрезает то, что неправильно срослось, и удаляет излишнее.

— И что же, сударь, — вкрадчиво осведомился шут, — считается излишним в Ирландии?

— А я разве говорил, что в Ирландии вообще нужны придворные? — удивился Тади.

Глаза Конде вспыхнули, но королевский шут, весь побагровев, вновь опередил его:

— Мы ведь забыли. Если вы смогли управиться с одним слоном, значит, можете управиться с ними всеми. — Внезапно он понизил голос — с верхнего конца стола явился паж и попросил тишины для акробатов. Во всех концах залы голоса и смех стихли до сочного, мягкого гула.

Громкая икота разнесла тишину в клочки, как стрела — золоченую мишень.

Тади Бой извинился и продолжал:

— Странные вещи вы говорите. Принцы в Ирландии на слонов не похожи — им не приходится носить свои замки на спине. — Тут он бросил быстрый, оценивающий взгляд на сверкающие шелка принца Конде. — А еще у нас говорят: хоть дурак и живет рядом с умными, ничего ему в их премудрости не понять — ведь ложка-то не ощущает вкуса, когда ее окунают в суп. — Тут он закашлялся, но не смог подавить очередного приступа неудержимой, раздирающей икоты.

Конде сказал мягко, опережая на этот раз шута Бруске:

— У ложки есть свои радости. Например, она моется трижды в день.

В их разговор уже вслушивались человек шесть — а приступы икоты не унимались, наоборот, становились чаще.

— Нет, в Ирландии не так, — сказал Тади Бой, подняв невинные синие глаза, чувствуя себя вполне непринужденно — от шапки спутанных черных волос до тонких, красивых, покрытых грязью рук. — У нас замачивают в воде не дворян, а фасоль, чтобы она набухла и стала мягче… Но что ж мне все-таки делать с этой икотой? Может, у вас найдется чашка, чтобы покончить с нею?

— Что? — Принц Конде, помимо воли вовлеченный в этот необычный диспут, на мгновение растерялся.

Ирландец еще раз громко икнул, будто выстрелил из пистолета: на него уже стали оборачиваться. Вдали, у королевского кресла, беспокойно зашевелился лорд д'Обиньи. Акробаты прыгали, казалось, смирившись со своей судьбой.

Весь сверкая алмазами, Конде поднял свой серебряный кубок и подал его страдальцу, чье лицо опять исказилось. Тади Бой покачал головою, взорвался икотой и объяснился наконец. Средство оказалось совершенно немыслимым.

— Принесите ему воду! — попросила принцесса. Ее это забавляло, а в жизни, до краев наполненной скукой, такие мгновения стоило продлить. По столу прошелестел смешок, и Конде вскинул голову.

Паж, не поняв, что именно нужно, принес чашу для омовения рук, в которой еще плавали лепестки роз, и Тади Бой, между двумя приступами, уже опустил туда подбородок, но принц Конде не дал ему пить. Взамен принесли серебряную кружку.

— О Боже мой, нет, не то! — сказал Тади Бой и снова икнул. — Нужно, чтоб у посудины было две ручки… Тогда уж подействует наверняка. О, погодите-ка, погодите: вот же она!

И, вскочив на ноги, оллав принца Барроу вышвырнул королевские цветы из высокой амфоры, поднял ее, погрузил туда подбородок и сделал попытку дотянуться губами до дальнего ободка. Гнилостная жижа хлынула ему за воротник. Кожаная безрукавка, надетая под мантией, тут же промокла, вода заструилась по скатерти, и раскисшие листья, подхваченные потоком, оказались на белых шелках Конде. Вокруг раздавались приглушенные аплодисменты и возгласы одобрения, — открыв подернутые влагой глаза, Тади Бой заметил это, — и тут новый приступ икоты вырвался из его груди, как дробь барабана.

— Подействует наверняка, — пробормотал он еле слышно и снова схватился обеими руками за ручки амфоры.

Три человека накинулись на него и оттащили от вазы, а прочие принялись подавать советы, трезвые и не очень:

— Надо приложить что-нибудь холодное.

— Ключ.

— Монету.

— Мадам де Валантинуа, — добавил кто-то.