Игра шутов

Вероятно, он утонул, как и было сказано; но, без сомнения, сначала его закололи. Был ли Дестэ виноват или же нет, но большая скотинка, добрый малыш Хаги был отомщен очень скоро.

Кроуфорд из Лаймонда смотрел и помалкивал, и Абернаси, не тратя лишних слов, осторожно прикрыл тело. Они вместе вышли из шатра и остановились друг против друга.

— Так-то вот. Жаль, что он утонул, — сказал Арчи Абернети, непритворно хмурясь. — Потому как я думаю: если они стараются погубить маленькую королеву, кто-нибудь другой сделает вторую попытку.

— Именно. Если только раньше мы не обнаружим его.

— Мы?

— Я полагал, что могу рассчитывать на твою благосклонность — и на благосклонность Хаги, — сказал Лаймонд. — Как строго ты соблюдаешь свою тайну? Если я пошлю к тебе друзей, должны ли они говорить на урду?

— Если они шотландцы и вы им доверяете, то придется рискнуть, — ответил Абернаси. — Только передайте им, чего вы хотите, и в случае нужды можете на меня положиться. Ирландцы, правда, по моему разумению, другая статья… но, так уж и быть, сделав исключение для этих ваших Доули или как там — лишь бы их не набежало слишком уж много. Эй, послушайте-ка… вы ведь завтра покидаете Францию, разве не так?

— Но, дорогой мой Арчи, кто, как не мы с тобой, да еще слон Хаги, предотвратили ужасное несчастье, которым грозил обернуться торжественный въезд короля?

— Даже если и так…

— И разве король не пригласил меня сегодня вечером на ужин в Сент-Уэн?

— Еще бы не пригласить. Но все же…

— Мои приемные ирландские предки говорили так: пусть ты совершил одно чудо или даже два, но отказался совершить третье — все может пойти насмарку. Сегодня вечером я ужинаю при дворе французского короля и за время ужина добьюсь того, что король разрешит и О'Лайам-Роу, и мне оставаться во Франции столько, сколько нам заблагорассудится. Ибо, если уж быть до конца откровенным, — сказал Лаймонд, слегка задумавшись, — если уж быть откровенным до конца, то мне не терпится поточить зубы о самый великолепный, самый образованный и самый распутный двор во всей Европе, который так легко отринул О'Лайам-Роу, вождя клана, с его наколенниками и усами.

Глава 6 РУАН: ТРУДНОЕ И НЕВОЗМОЖНОЕ

Разница между тем, что трудно, и тем, что невозможно, такова: трудного добиваться хлопотно, однако же, приложив старание, можно одного достичь; тогда как невозможного никто достичь не может, ибо это выходит за пределы естества.

Одним из наслаждений утонченного лорда д'Обиньи в его зрелые годы были придворные трапезы, должным образом поданные, происходящие в соответствующем помещении; трапезы, где все приглашенные одеты пристойно и выглядят подобающе. В сверкании бриллиантов, звуках музыки и блеске острот, в приятной беседе, в преимуществах хорошего вкуса, в том, наконец, что он точно знал: любой из присутствующих выше его по происхождению и положению — лорд д'Обиньи находил смысл жизни, чувствовал, что великие деяния предков и высокие почести, каких добился его брат Леннокс, — ничто по сравнению с этим великолепием, с этой пышностью; и сам крылатый бог Комус 25) всюду сопровождал его.

И среди этого величия предполагаемое присутствие похожего на жабу секретаря какого-то ирландского князька представлялось форменным оскорблением. Многие при дворе разделяли его негодование. После мессы двор наконец обосновался в аббатстве Сент-Уэн, и вот, иронизируя, высмеивая, пародируя, без снисхождения припоминая мельчайшие подробности, дамы и кавалеры пустились шумно обсуждать старания бедных горожан, и при этом самые беспощадные, самые колкие остроты посвящались обязательству, которое, вследствие непослушания слонов, вынужден был, хотя и с большой неохотой, принять на себя король.

Тем временем оллава, разумеется, нигде не могли сыскать. Это был один из редких случаев, когда Лаймонд спящий нарушал душевный покой большего количества людей, чем Лаймонд бодрствующий. Правда, лорд д'Обиньи вздохнул с облегчением; однако Робин Стюарт сделался крайне раздражительным, хотя его и удалось уговорить, чтобы он позволил О'Лайам-Роу, как всегда безмятежному, воспользоваться временным послаблением режима и в сопровождении стражи навестить друзей. После великого скандала, не оставившего камня на камне от шотландского двора, девочка Мария с распухшим лицом и слезами ярости на глазах была заперта у себя в комнате, Дженни Флеминг лежала в постели, уничтоженная бурлящим гневом королевы-матери, а Том Эрскин вынужден был лицом к лицу столкнуться с беспощадной решимостью царственной вдовы: ничто на свете, заявила она, не должно помешать Тади Бою Баллаху этим вечером осуществить самый обольстительный, самый умелый и самый блестящий дебют века при французском дворе.