Игра престолов: прочтение смыслов

С одной стороны, по всем приметам книжная серия Дж. Мартина — продукт не только массовой культуры, но и популярного постмодернистского мировоззрения, а, значит, о нравственных заповедях, четких моральных категориях, не говоря уже о христианской культуре, речи в принципе идти не может. С другой — любой постмодернистский текст, как детская пирамидка, строится из подручных кубиков — узнаваемых архетипов, мотивов, поступков и даже цитат, среди которых вполне могут заваляться и те, что позаимствованы из христианских запасников. К тому же каждый уважающий себя постмодернист осведомлен: смысл в его текст вкладывает как раз читатель, тасуя кубики в соответствии с собственными представлениями о прекрасном. Не приходится удивляться, что «Игра престолов» — по желанию то ли про «секс и насилие», то ли про мечты о весне.

Сам Мартин в интервью признавался, что для него «Песнь льда и пламени» прежде всего — история о власти. Действительно, что может быть увлекательнее королевских игр, в которые втянуты, по доброй воле или волею рока, решительно все персонажи? Но, как Мартин исподволь намекает, не дай Бог управлять страной во времена Апокалипсиса. Множественность конфликтующих сторон закручивается в лабиринт сюжетных линий, связанных с претендентами на Железный трон. Но, почти как в настоящем детективе, автор сознательно отводит взимание аудитории от ключевых участников неизбежной ввиду атак восставших упырей битвы «за мир во всем мире». Например, от незаконнорождённого юноши, отправленного с глаз подальше на самый край света — как раз к тем самым упырям. Про некую будущую миссию, этому юноше сужденную, догадывается поначалу разве что лорд-командующий Мормонт, да и, скажем прямо, заподозрить ее мудрено.

Сконструированное Мартином альтернативное Средневековье одновременно похоже и не похоже на Средневековье историческое, но явные параллели с войной Алой и Белой розы (Старки и Ланнистеры вместо Йорков и Ланкастеров) как на аркане тянут за собой и другие аналогии с англо-саксонскими и прочими средневековыми реалиями и атрибутами. В частности, с фигурой бастарда. Самым, пожалуй, знаменитым бастардом в истории Англии был Вильгельм Завоеватель. Происхождение, конечно, не выбирают, но тем более примечательно, что легендарнейший король острова — король Артур — тоже бастард, коему для подтверждения прав на престол пришлось вытаскивать тот самый меч из камня — иначе подведомственное население отказывалось верить в его наследственные и, что самое важное, нравственные права на престол. Ведь истинный король, тот, про которого в толкиеновской саге «Властелин колец» напевали «В руках государя — чудесная сила», обладает, помимо подразумеваемой доблести, прежде всего джентельменским набором добродетелей — благородством, снисходительностью к слабым, милосердием.

Казалось бы, что общего у короля Артура, отважного Роланда из «Песни о Роланде» и великолепных рыцарских поэм, рыцаря-странника Арагорна из мира Средиземья и принца Хэла шекспировских исторических хроник — будущего Генриха V, чьи монологи английские школьники учат наизусть, как мы в свое время и с теми же целями — лермонтовское «Бородино»? Упаси Боже, бастарды — только первые двое, но все эти герои — народного ли эпоса, литературных ли произведений — все они испытали на себе судьбу простолюдина, прозябали в безвестности, как будто специально прятались до времени от собственного блестящего предназначения. Заодно не умолчим и о следующей немаловажной подробности: троих названных королей объединяет и некое не подчеркиваемое, но и не так, чтобы совсем замалчиваемое, сходство с новозаветным истинным Царем земли и неба, у Которого тоже были определенные проблемы с происхождением, Который долго скрывал Себя от мира, а для подтверждения Своих прав на царство сотворил много чудесного, но более всего отличался от правителей земных любовью и жертвенностью.

Конечно, для отечественного сознания непривычно, если не прямо дико — Христос с мечом? В короне? Во главе войска на коне? Хотя в православной средневековой иконографии встречались изображения «Спаса Ярое Око», «Спаса в Силах», но русская литература категорически предпочла Христу-Царю — Страдающего Христа. В отличие от английской литературной традиции, где, не потеряв смиренности, образ Христа приобрел и вполне «рыцарские» (в нашем понимании) черты.