Игра на изумруд

– Господа! При всем моем огромном уважении к собравшимся вынужден заявить со всей определенностью: я не могу дать своего согласия на эту авантюру. Здесь может быть задета честь вверенного моему попечению заведения, а это, уж поверьте, не пустой звук. Для наглядности поясню – отель в последнее время не дает тех доходов, на которые можно было бы рассчитывать. Дело спасают лишь ресторан и в первую очередь игорный клуб при нем. И ежели станет известно о вашей авантюре… Мы можем растерять всех своих посетителей и потерпеть крах. Стать полными банкротами! Как хотите, но я не могу этого позволить!

Мы с Петей переглянулись – нечто подобное мы ожидали и были к этому готовы.

– Уважаемый Павел Павлович, – спокойно проговорила я, обращаясь к управляющему. – Хранить тайну мы, конечно же, собирались лишь до определенной поры. Как только дело завершится – а завершиться оно может либо в соответствии с нашими планами, либо вопреки им, – станет ясно, стоит ли предавать его огласке. Если нас постигнет неудача, то и разговоров никаких не будет, можете в этом на нас положиться. Да и говорить будет не о чем. В противном случае господин Вяткин обещает преподнести все таким образом, что авторитет вашего игорного заведения лишь возрастет.

– Совершенно верно, – подтвердил мои слова Григорий Алексеевич. – Я напишу совершеннейшую правду о том, как вы радеете о чести своего заведения и как ловко боретесь с малейшими подозрениями на ее подрыв.

– Ну хорошо, – начал сдаваться Павел Павлович. – Но прежде мне нужно посоветоваться с хозяином.

– Но господин Пушников в отъезде, вы же сами о том говорили, и это единственная причина, по которой мы не пригласили его на нашу встречу. Объяснить же суть в телеграмме едва ли возможно, – возмутился журналист.

– Но иначе я не могу! – отрезал управляющий.

– Павел Павлович, – со вздохом обратилась я к нему, уж очень мне не хотелось прибегать к этому своему аргументу, – вы, верно, в курсе, что на прошлой неделе одну из ваших постоялиц увозили в больницу?

– Само собой, мне докладывали об этом печальном происшествии.

– А знаете ли вы о причинах?

– Полагаю, что она отравилась чем-то, – пожал плечами управляющий, но закончил очень уверенно: – Но ни в коем случае не едой в нашей гостинице!

– Вы правы, еда тут ни при чем. Она отравилась мышьяком, подсыпанным в шоколад.

Павел Павлович сильно побледнел и, замерев, посмотрел мне в глаза. Мол, не обманываю ли я, не шучу ли так жестоко?

– А теперь дозвольте спросить вас: не пропадал ли из вашей кладовой мышьяк?

– Э-э-э… Возможно… – управляющий заметно смутился и не решился ответить откровенно. – Но я полагаю, что одно с другим все же никак не связано…

– Увы, связано. И все это было нам прекрасно известно, но мы не обмолвились на эту тему ни словом. Не было предъявлено никаких претензий гостинице. Даже слухов никаких не пошло.

Павел Павлович растерялся окончательно. Дедушка посмотрел на меня осуждающе: ему не слишком понравился шантаж, к которому я прибегла. Но других доводов для управляющего я подобрать не сумела.

– Даша, а как вы узнали о пропаже мышьяка в гостинице? – шепотом спросил Петя.

– Да где бы его Гном взял? В аптеке ему, с его-то ужасной внешностью, не продали бы. Да и забоялся бы он туда идти. И Тихонравов вряд ли стал бы ему помогать в столь сомнительном вопросе. А крысы водятся в любом подвале, и в приличной гостинице с ними борются. Значит, там должна была быть отрава, и для вора не составило труда раздобыть ее.

– Хорошо, я согласен, – чуть не плача, наконец ответил Павел Павлович. – Но все будет происходить под моим присмотром!

– Мы и сами хотели вас просить об этом. А сейчас давайте обсудим с каждым предстоящую ему роль. И в этом мы очень рассчитываем на вашу помощь, Павел Павлович.

35

Гостиница, или, как предпочитали говорить многие, отель «Метрополь» располагался на Магистратской улице. Выстроен он был из любимого томичами темного красного кирпича. Фасад украшали балкон, фигурная кладка и не менее любимые в этом городе вставки из светлого камня.

Верхние этажи занимали номера, по комфорту уступавшие лишь номерам совсем еще новой «Европейской». Первый же этаж, за исключением холла, был отведен под ресторацию и игорный клуб.

Через их огромные «французские» окна[42] сквозь тяжелые портьеры на улицу пробивался свет десятков электрических ламп в хрустальных люстрах под высоким потолком и в многочисленных бра.