Игра. Достоевский

   — Смеялись, представь, только не от сердца смеялись, а как-то по принципу и с какой-то затаённой отвратительной злобой, если правду сказать. Но ведь по принципу тогда делалось всё, впрочем, это так и сейчас. Ужасно боялись что-нибудь сделать не по самым новейшим идеям. Но это-то было и лучше, хоть тоже кажется скверно и ужасно смешно. Вот хоть возьми: родилось тогда какое-то усиленное самообвинение и самоуличение, а заодно с собой все наперебой уличали и обличали друг друга.

   — Разве это нехорошо, свою вину видеть и себя за свою вину осуждать?

   — Именно себя-то за свою вину хорошо осуждать, даже и перед всеми, только так и возвысишься над своими пороками, однако уж тут как-то так получилось, что всё опять по другой дороге пошло, именно вместо себя набросились на других и о себе совсем позабыли, то есть, желая нравственно жить, впали в худший порок, обличая уже не себя, а других. Господи, как все сплетничали тогда! И ведь всё это большей частью искренно было, именно из желания блага и себе и другим. Ну, само собой, тут же и промышленники явились, из тех, кому всё одно, чем бы ни промышлять, хотя бы и обличением, у промышленников деньги не пахнут. Больше всё-таки искренних было, которые сдуру, бескорыстно, спроста обличали, из одного прекрасного чувства. Случалось, такой искренний друг, наедине как-нибудь вечерком, вломится такому же искреннему в самую душу да и примется повествовать о своих погибельных днях и непременно о том, какой, мол, я подлец выхожу. Другой расчувствуется и начнёт со своей стороны то же самое. И пустятся один перед другим наперерыв, даже клевещут на себя от излишнего жару, точно хвалятся тем, что вот, мол, какой я подлец, а я, шалишь, брат, ещё и подлее тебя. И наговорят они о себе самих столько мерзостей, что на другой день даже друг с другом встретиться стыдно, так и не встречались друг с другом, иногда уж и на целую жизнь.

Он замолчал, вспоминая то странное, пророческое по-своему время, а она с любопытством теребила его:

   — Замечательно интересно. У нас, когда я росла, этого ничего не бывало. О себе сказать, что подлец? Что ты, напротив, всё герой на герое, так и выставляют себя напоказ, любуйся на них, да и только. Расскажи ещё что-нибудь.

   — Что же тебе рассказать? Были ещё байронические натуры, да, кажется, эти-то не перевелись и теперь, и, может быть, во многих не переведутся ещё поколениях.

   — Это какие?