Она рассмеялась звонким счастливым ребяческим смехом и весело взялась за его чемодан.
Остановившись перед окном, глядя в глубокое небо, он будто размышлял о предстоящей работе, но больше думал о том, как ему повезло, что у него такая жена и что ради неё можно задержаться в Базеле и два, и три дня, только ради неё, разумеется, только...
Когда он отошёл от окна, вспомнив свой чемодан, умилённый, расстроенный этими мыслями, она, сложив его любимые книги, обернув их своим последним выходным чёрным платьем, заворачивала толстый свёрток в пальто, чтобы не платить высокой пошлины на швейцарской границе.
Всё уже было готово.
Он отворил дверь и громко, требовательно крикнул хозяйку.
Бесцеремонно пройдя на самую середину, высокомерная, неприступная, с широкими пожелтевшими кружевами на пышном розовом атласном чепце, она ожидала, поджав жирные губы, что они ещё спросят с неё, явно готовясь безоговорочно отказать.
Опасаясь грязной истории, он невольно от неё отступил, предчувствуя по мрачной тоске, шевельнувшейся в нём, что история непременно случится, и уж непременно с грязью, если не хуже, у таких иначе нельзя.
Аня, выступив тотчас вперёд, точно заслоняя его, внушительно выпрямляясь во весь свой худенький рост, вскинув воинственно голову, тоже поджав презрительно тонкие губы, отчётливо и громко спросила:
— Мы вам сколько должны?
Та ответила с вызовом, глядя в упор:
— Одиннадцать гульденов!
Он тотчас открыл кошелёк, но Аня негодующим тоном перебила его:
— За один день надо вычесть, мы уезжаем!
Хозяйка тотчас отрезала, зло прищурив глаза:
— Мне нет до этого дела!
Униженный этими пошлыми дрязгами, оскорблённый недоброжелательным тоном и злыми глазами, низко склонясь к кошельку, торопливо, неловко перебирая монеты, отстраняя немецкие талеры и французские франки, тут же, как нарочно, путая их, он отыскал всего три баденских гульдена и растерянно держал их на раскрытой ладони.
Собирая пряди волос, закручивая на затылке их в тощий узел, Аня решительно наступала:
— Да вы и так слишком дорого брали с нас за вашу дрянную квартиру! Я уверена, что после нас её никто не наймёт, разве что даром!
Хозяйка язвительно возразила, ударяя себя в высокую грудь:
— Зато вы мне слишком дорого стоили!
Спеша прекратить этот глупый скандал, начиная мелко дрожать, он выхватил почти наугад и подал ей золотой луидор.
Проводив зорким взглядом монету, разгорячаясь всё больше, нарочно не скрывая ехидства, Аня громко обратилась к нему:
— Что ты делаешь, Федя! Она же таких денег никогда не видала! Ей даже не сосчитать, сколько это станет на гульдены!
С явной ненавистью прищурив жирные глазки, тряся кружевами чепца, хозяйка выкрикивала, пронзительно хохоча:
— Да у меня этих монет перебывало побольше, чем вы могли увидеть во сне!
Воинственно сверкая глазами, Аня громко заговорила по-русски, обращаясь только к нему, но, должно быть, для того, чтобы посильней уколоть незнакомым языком и этим презрительным тоном:
— Какая скверная женщина! Мне сделается нехорошо от неё!
Не понимая её, но прекрасно слыша оскорбительность тона, хозяйка взвизгнула грубо:
— Вы должны ещё за прислугу!
Подпрыгнув, подступая к ней ближе, Аня возмущённо подбирала слова, от волнения плохо произнося по-французски:
— Это входило в наши условия!
Хозяйка надменно отрезала:
— Но всё равно!
Негодующий, бледный, растеряв все слова, он торопливо сунул ей гульден, но хозяйка, пряча монету в бездонный карман, воскликнула, точно от вида новой монеты у неё прибавилось сил:
— И ещё три за дрова! Вы столько выпили чаю, а мадам столько раз гладила своё платье!
Вот оно, вот оно, проклятое унижение бедности, вот она, самая бессердечная власть над тобой, чёрт её побери, отвалил бы ещё золотой, кланялась бы и улыбалась, ещё, пожалуй, сделала бы книксен, несмотря на необъятное брюхо, а тут, а тут, и он презрительно подал два гульдена, словно они пачкали руки, пряча злые глаза, боясь раскричаться, а та, выставив пухлый подбородок вперёд, ядовито скаля жёлтые зубы, с ещё большим презрением процедила:
— И ещё, извольте запомнить, мадам, я не беру в услужение нечестных людей!
Аня демонстративно расхохоталась:
— Ах вот оно что, эта ваша Мари, но я её не называла воровкой, и не подумала!
Та широко раскрыла глаза, точно дивясь, как это нагло лгут ей прямо в лицо:
— Но вы таким тоном спрашивали ваш пропавший шиньон, что она не могла не понять, что вы обвиняли её, а потом нашли его за диваном!
Аня мгновенно парировала, уставив руки в бока:
— А вы можете поручиться, что не она засунула шиньон за диван, когда поняла, что нас не так легко обмануть?
Широко улыбаясь, словно давая понять, что все эти уловки ей слишком понятны, хозяйка напомнила с торжеством:
— Вы позабыли двенадцать крейцеров за разбитый горшок!