— Не пойду на исповедь, и всего делов, либо солгу священнику, — отмахнулась Ольга. — Мужья наши лгут на каждом шагу и не каются. Разве покарал их за это Господь?
— Неужто ты желаешь кары Господней мужу своему? — ужаснулась Ефросинья.
— Не токмо мужу, но всем мужчинам на белом свете, — промолвила Ольга, зло сузив красивые глаза. — Чтоб отлились им женские слезы, сполна отлились! Разве не в мужской воле влачат жизнь свою что боярыни, что княгини, разве не тем же ковшом черпаем все мы от мужской черствости, жестокости и неблагодарности? Вот мы с тобой княжеские дочери, но разве мы счастливы? Радуемся ли жизни каждый день? Молчишь. Вот и получается, Фрося, что ни знатность, ни красота не спасают женщину от постылой участи, уготованной ей мужчинами с младых лет. — Ольга кивнула в сторону невесты. — Нами пользуются как разменной монетой, нас обманывают и унижают. При этом от нас еще требуют терпения и добродетели. Если Господь не карает за это мужчин, значит, он на их стороне.
Хмель ударил Ольге в голову, потому ее потаенные мысли и прорвались наружу. Годы супружества стали для нее годами разочарований и унижений, отчего страдала ее чувствительная натура. Она мстила мужу за его грубость, тайком избавляясь от беременности, и была готова еще дальше идти в своей мести. В какой-то мере это стало смыслом ее жизни.
— Глупо придерживаться каких-то правил приличия, глядя на то, как эти правила каждодневно нарушают те, кто носит усы и бороду, — словно оправдываясь, сказала Ольга. — К чему быть безгрешной, когда все вокруг грешники. Если мужчины находят сладость в грехе, то чем мы, женщины, хуже их.
— За тяжкие грехи можно поплатиться здоровьем и даже жизнью, — раздумчиво произнесла Ефросинья. — Об этом подумай, Олюшка.
Ольга залпом допила вино и бросила безразлично:
— Чем так жить, лучше не жить вовсе.
«Коль у нее в семнадцать лет такие мысли в голове, как же она дальше жить будет?» — опустив голову, подумала Ефросинья, но вслух ничего не сказала.
На свадьбе кроме Ольговичей и родственников Владимира Глебовича присутствовали также Ростилавичи, Рюрик и Давыд. Святослав Всеволодович пригласил их, не в силах сдержать своего торжества. Оба Ростиславича сидели за столом тише воды, ниже травы. А их младший брат Мстислав и вовсе не приехал, хотя Святослав приглашал и его.
В разгар пира появился вестник, весь покрытый пылью после долгой скачки.
Сын Святослава, Глеб, находившийся с дружиной в Коломне, извещал отца, что суздальский князь двинулся войной на рязанского князя Романа Глебовича, вняв просьбам его младших братьев, коих вспыльчивый Роман лишил уделов.
— Идет Всеволод Юрьевич во главе многих полков, тяжко придется рязанскому князю, — говорил гонец Святославу. — Князь. Глеб пытался предотвратить вторжение суздальцев в рязанские пределы, но вести с ним переговоры суздальский князь отказался. А когда Глеб с дружиной хотел остановить суздальцев силой, то произошла сеча и верх взяли суздальцы из-за многочисленности своей. Теперь Глеб осажден в Коломне суздальцами.
Веселье мигом погасло. Зазвучали тревожные разговоры:
— Не дает спуску рязанским князьям Всеволод Юрьевич. Сначала Глеба Ростиславича в порубе сгноил, ныне за сына его взялся!
— И ведь знает, что Роман Глебович женат на дочери киевского князя, который и Всеволода Юрьевича облагодетельствовал в свое время.
— Силой своей кичится, мол, что хочу, то ворочу!
— Нам бросать в беде рязанского князя негоже. Рязань всегда под рукой Чернигова была, но никак не Суздаля.
— Верно! Пущай князь суздальский на Клязьме да на Унже порядки свои наводит, а на Оке ему делать нечего. Тамошние земли от Суздаля независимы.
Слыша рассуждения черниговских бояр, видя недовольные лица своих братьев, Святослав Всеволодович, не мешкая, собрал в соседних покоях военный совет. Своих намерений киевский князь не скрывал, как не скрывал и обиды.
— Я ли не радел для блага Всеволода и брата его Михаила, — заговорил Святослав, — я ли не приютил их у себя, изгнанных из отчины Андреем Боголюбским? С моей помощью занял стол во Владимире-на-Клязьме сначала Михаил, а потом и Всеволод. Михаилу Бог не дал долгого веку, а жаль, ибо он был отзывчивее сердцем и добра не забывал. Всеволод Юрьевич забыл, кому он обязан нынешним величием. Ну, так я ему напомню! — В голосе Святослава прозвучала угроза.
Святослав вознамерился вести полки в Залесскую Русь и позвал братьев и союзников своих в поход.
— Коль вовремя не унять Всеволода, то сегодня он Рязань примучит, завтра — Новгород. А там, глядишь, и до Чернигова доберется! — продолжил киевский князь. — Коль выступим против суздальцев все дружно, им с нами не совладать.
Если Ольговичи и вместе с ними Владимир Глебович без колебаний высказались за поход на Суздаль, то Ростиславичи отнюдь не горели желанием воевать.
— За чужой головой идти — свою потерять, — проворчал Давыд.
— Этот квас не про нас, — поддержал брата Рюрик.