Игольное ушко

Молнии стали сверкать чаще. Фабер вцепился в намертво зафиксированный штурвал, а спиной вжался в стену рубки, чтобы удерживать вертикальное положение. Нечего было и пытаться управлять сейчас судном – оно двигалось в ту сторону, куда его швыряло море.

Он твердил себе, что шотландские шхуны обычно строят с таким расчетом, чтобы они выдерживали подобные, внезапно налетающие летом шторма, но убедить себя в этом до конца ему не удавалось. Опытный рыбак наверняка заметил бы приметы приближавшейся бури и не стал бы выходить в море, зная, что его утлое суденышко не устоит под ударами стихии.

Он уже, разумеется, не имел ни малейшего представления, где находится. Его могло отнести назад к Абердину, но вполне возможно, тащило к точке встречи. Усевшись на пол рубки, он включил радио. Постоянная резкая качка и вибрация в корпусе делали настройку невероятно трудной. Лампы приемника прогрелись, Фабер стал крутить ручки, но ничего не слышал. Тогда он максимально увеличил громкость. Не ловилась ни одна станция.

Скорее всего крепления не выдержали и антенну сорвало ветром.

Он перевел радио в режим передачи и послал в эфир простейший сигнал: «Пожалуйста, ответьте мне!» И так несколько раз. Потом перешел на прием, но без особой надежды, что его вызовы кто-то услышал.

Он заглушил мотор, чтобы не расходовать зря топливо. Ему теперь оставалось только пережить шторм – если суждено, – а потом найти способ починить или заменить антенну. Горючее еще может понадобиться.

Но уже при следующем накатившем вале шхуна опасно накренилась на бок. Фабер понял: работающий двигатель был необходим, чтобы судно все время держалось к волнам носовой частью, – и нажал на стартер. Однако ничего не произошло. Он сделал еще несколько попыток, а потом оставил эту затею, проклиная себя за выключенный мотор.

Бортовая качка стала очень сильной, и, когда шхуна в очередной раз накренилась, Фабер упал, ударившись головой о штурвал. Он лежал на полу рубки, приходя в себя и в любой момент ожидая, что судно перевернется, став беспомощным как черепаха. Еще одна волна обрушилась на рубку, выбив стекло. И Фабер вдруг оказался под водой, убежденный, что «Мари II» идет ко дну. С трудом, но он поднялся на ноги и вытолкнул голову на поверхность. Да, все стекла разлетелись вдребезги, но шхуна оставалась на плаву. Стоило ему только открыть дверь рубки, как внутрь мощным потоком устремилась вода, и он вцепился в штурвал, чтобы его не смыло с противоположной стороны за борт.

В это невозможно было поверить, но шторм лишь набирал обороты. Одной из последних внятных мыслей, промелькнувших в голове Фабера, оказалось нелепое предположение, что в этих водах такой бури не бывало, должно быть, целое столетие. А затем ему пришлось сконцентрировать всю свою физическую силу и волю на том, чтобы не выпустить из рук штурвал. Он бы и привязался теперь к нему, но уже не смел отнять рук даже на секунду, чтобы поискать обрывок веревки. Где верх, где низ – он уже не понимал, настолько вольно играла стихия его лодкой. Ураганной силы ветер и тысячи галлонов воды, казалось, нарочно обрушивались именно на него, чтобы смести за борт. Ноги постоянно скользили по мокрой палубе, а мышцы рук обжигала невыносимая боль. Фабер изо всех сил втягивал воздух, как только появлялась возможность, но по большей части ему приходилось задерживать дыхание. Несколько раз он оказался близок к тому, чтобы потерять сознание, и даже не заметил, когда сорвало и унесло в темноту крышу рубки.

Перед ним возникали краткие и совершенно кошмарные виды бушующего моря при каждой вспышке молнии. И всякий раз его заставало врасплох положение следующей шедшей на него волны: они накатывали то спереди, то сверху, с грохотом обрушивались сбоку или вдруг исчезали совсем. А потом Фабер испытал очередной шок, когда понял, что не чувствует рук. Ему пришлось даже специально посмотреть вниз и убедиться: они на месте и лежат на штурвале, примороженные к нему в подобии трупного окоченения. В ушах стоял непрерывный грохот, и раскаты грома уже не отличались от шума ветра и рева волн.

Способность мыслить разумно стала постепенно отказывать. То ли в галлюцинации, то ли во сне наяву он вдруг увидел девушку, разглядывавшую его в этот день на пляже. И она шла в его сторону поверх бурлящей на палубе воды в мокром купальнике, прилипшем к телу, – шла и, казалось, приближалась, но никак не могла дойти до него. Он знал: как только она окажется рядом, он снимет руки со штурвала и сможет обнять ее, – но при этом повторял: «Нет-нет, только не сейчас!» А она все шла, улыбаясь и покачивая бедрами.

Он боролся с соблазном рвануться ей навстречу, но остатки разума подсказывали, что ему никогда до нее не добраться, и потому он лишь смотрел, ждал и тоже улыбался ей. Он закрыл глаза, но видение не исчезало.