Игольное ушко

Он затих, даже позволил ей убрать нож. Люси вымыла ему лицо, перевязала палец, наложила повязку на ногу. Затем стояла и смотрела на него – беспомощного, спящего. Она потрогала длинный шрам на груди, какую-то отметину в форме звездочки на бедре. Наверное, она у него с рождения, решила Люси.

Перед тем, как выбросить разорванную одежду, она проверила карманы. Ничего особенного не было: немного денег, документы, кожаный бумажник и кассета с пленкой. Она положила все это на камин рядом с его рыбацким ножом. Придется подобрать ему что-нибудь из одежды Дэвида.

Люси пошла наверх посмотреть, как Джо. Мальчик спал в кровати прямо на медведе, обхватив его за шею руками. Она подошла, чмокнула ребенка в щеку, укутала как следует, затем спустилась вниз, вышла из дома, завела машину в амбар.

Люси налила себе на кухне бренди, долго сидела у его постели, желая лишь одного – чтобы он поскорее поправился и опять занялся с ней любовью.

* * *

Генри проснулся почти в полночь. Он открыл глаза, и на его лице сменилось сразу несколько уже знакомых ей выражений: сначала страх, потом беспокойный взгляд по комнате и затем успокоение. Сама не зная почему, чисто импульсивно, она спросила:

– Чего боишься, Генри?

– Не понимаю, о чем ты?

– Когда просыпаешься, у тебя всегда испуганный вид.

– Понятия не имею. – Он пожал плечами, тело сразу заныло. – Боже, да я весь разбит.

– Ты уже можешь рассказать мне, что произошло?

– Да, если дашь мне немного бренди.

Люси достала из буфета бутылку.

– Можешь переодеться во что-нибудь из одежды мужа.

– Сейчас, минуту… если, конечно, я тебя не очень смущаю.

Люси протянула ему стакан, улыбнулась.

– Наоборот, мне доставляет удовольствие видеть твое тело.

– Что с моей одеждой?

– Она была мокрая. Чтобы ее снять, пришлось разрезать. Потом то, что осталось, я выбросила.

– Надеюсь, не мои документы? – Генри улыбался, но голос был крайне напряжен.

– Все на камине. – Люси показала. – А нож что, для чистки рыбы или для чего-то еще?

Его правая рука автоматически пошла влево, но рукава там не было.

– Да, примерно для этого. – Какое-то время его лицо оставалось обеспокоенным, затем разгладилось. Генри стал глотками пить бренди. – Классный напиток.

– Ну? – сказала она через минуту.

– Что «ну»?

– Как ты умудрился потерять моего мужа и разбить «джип»?

– Дэвид решил переночевать у Тома. Несколько овец попали в беду в том месте, которое они называют оврагом.

– Да, знаю.

– Шесть или семь овец пострадало. Сейчас они на кухне у Тома, блеют, ужасно шумят, потому что мужчины делают им перевязки. Дэвид велел мне возвращаться и предупредить тебя, что он остается. Понятия не имею, как я попал в аварию. Наверное, разбился потому, что машина незнакомая, дороги как таковой нет. Колеса заскользили, «джип» повело в сторону, я во что-то врезался, в результате машина перевернулась. Помню все очень смутно.

– Наверное, ты ехал с изрядной скоростью, был по уши в грязи.

– При падении ударился головой, сильно ушиб ногу…

– И еще содрал ноготь, разбил лицо, почти схватил воспаление легких. Тебя просто преследуют несчастные случаи.

Генри спустил ноги на пол, встал, осторожно подошел к камину.

– Удивительно, как быстро тебе удается восстанавливать силы.

Он снова пристегивал нож к руке.

– Мы, рыбаки, здоровые люди. Кстати, ты что-то говорила насчет одежды.

Люси встала, приблизилась к нему.

– Зачем тебе сейчас одежда? На дворе ночь.

Он притянул ее к себе, прижал к своему обнаженному телу и пылко поцеловал в губы. В ответ она погладила его бедро.

Через минуту он отстранился, собрал свои вещи с камина, потом взял Люси за руку и, прихрамывая, повел ее наверх – туда, где стояла кровать.

30

Широкая блестящая автострада извивалась змеей, проходя через Баварскую долину и уходя дальше, в горы. На заднем кожаном сидении служебного «мерседеса» расположился фельдмаршал Герд фон Рундштедт. Фельдмаршал сидел не шевелясь. Он устал. Рундштедту было шестьдесят девять. Он был в очень большом восторге от шампанского и куда в меньшем от Гитлера. Его худое, почти траурное лицо носило отпечаток самой длинной и всегда непредсказуемой военной карьеры из всех помощников фюрера. Много раз Рундштедта с позором увольняли в отставку, но затем фюрер снова просил его вернуться.

Когда машина проезжала старинную деревушку Берхтесгаден, существующую еще с шестнадцатого столетия, фельдмаршал подумал: почему он всегда опять надевает мундир после просьб Гитлера? Деньги для него ничего не значат; высшего воинского звания, которое можно было получить, он уже достиг; на награды в Третьем рейхе никто особого внимания не обращал, славы в этой войне все равно не добьешься.

Именно Рундштедт первым прозвал Гитлера «капрал из Богемии». Этот выскочка не знал ровным счетом ничего о германской военной традиции или – несмотря на вспышки вдохновения – о военной стратегии. В противном случае, он никогда не начал бы эту войну – войну, в которой нельзя победить. Рундштедт знает в этом толк; он один из лучших солдат Великой Германии, доказал свою храбрость в Польше, Франции, России, но в победу не верит.