Так говорил Угэдэй, наученный Елюй Чуцаем, и ему внимали обомлевшие от изумления сородичи и придворные. Молчал и сам Бату. Его красивое круглое лицо, со слегка приплюснутым носом, с узкими глазами, концы которых опускались к выступающим высоким скулам, оставалось совершенно бесстрастным. Однако воины его личного тумена, называвшиеся «синие» по цвету своей одежды, или «непобедимые», расположившиеся в степи возле площади, на которой заседал курултай, выхватили сабли из ножен и, ударяя ими о железные наконечники копий, звоном оружия громко приветствовали повеление великого хана.
Вопрос был решен. Елюй Чуцай сразу и надолго избавился от большинства видных предводителей военной партии, мешавшей ему упорядочить власть в огромной уже империи. Что же касается Бату, то хотя он и был еще молод, Елюй Чуцай отдавал должное его природному уму, рассудительности, воздержанности и, зная, какой огромный полководческий опыт и талант имеет баатур Субэдэй, не сомневался в успехе. Ну а неизбежные свары с сородичами во время похода, которые ждали Бату? Что же, если он достоин властвовать, то найдет и на них управу…
Вскоре после курултая огромное войско во главе с Бату и советником и военным руководителем похода Субэдэем, почти со всеми членами Алтан уруга выступило на запад.
Первоначально орда двигалась отдельными потоками, каждый под командованием одного из членов Алтан уруга. Подойдя к границе сильного государства - Волжской Булгарии, все они соединились и вторглись в Поволжье и Прикамье. Штурмом была взята столица Волжской Булгарии - многолюдный и хорошо укрепленный город Булгар, а также другие города этого государства, жители их истреблены или обращены в рабство, государство разгромлено. Бату покорил и частично истребил другие народы Поволжья и Прикамья - отчаянно сопротивлявшихся башкир, мордву, буртасов, саксинов, черемисов (мари) и других. Когда войска монголов соединились на берегах Волги, то, по свидетельству современника: «…от множества войск земля стонала и гудела, а от многочисленности и шума полчищ столбенели дикие звери и хищные животные».
И вот теперь, когда Торжок пал, для несметных орд Батыя, покоривших уже Рязанское, Московское, Владимирское, Ростовское, Переяславское, Тверское и другие княжества, разгромившего русские войска на реке Сити, дорога на Новгород была открыта.
Глава XIII
Дочь Мстислава Удалого Федосья была очень на него похожа - те же широко расставленные и слегка навыкате голубые глаза, короткий прямой нос, твердые, четко очерченные губы, открывающие при улыбке крупные белые - один к одному - зубы, доставшиеся по наследству и ее сыну Александру Ярославичу, хотя статью и носом с горбинкой он пошел в своего отца. Характер у Федосьи был решительный и гордый, как у ее матери, половецкой княжны, дочери хана Котяна, да только внутренняя сила, которая помогала ей сносить все невзгоды - а выпало их на ее век немало, - внешне ни в чем себя не проявляла: глаза смотрели ласково и всепрощающе, а проходя по многочисленным горницам княжеского дворца, она одаривала встречных бояр или холопов одинаково ровной и доброй улыбкой. Шла, как плыла, двигаясь мелкими ровными шажками, при этом шумящие бронзовые подвески мелодично позванивали, напоминая о весенней капели. Проведя детские годы на юге Руси, в Торопце, где княжил ее отец, она никогда не видела подобных украшений, а увидев на Торге в Новгороде, не удержалась и купила.
Торг этот вообще поразил ее диковинными товарами, многоязычной пестрой толпой, когда немецкие и свейские купцы вывозили со своих подворий целые обозы заморских товаров, а шум и гам стоял невообразимый, так что она с непривычки постаралась как можно быстрее скрыться за толстыми стенами церкви Параскевы Пятницы, так не похожей на все остальные новгородские постройки. Говорят, ее лет двадцать тому построили пришлые мастера из Смоленска. Федосье казалось, что это лепестки огромного цветка раскрылись навстречу солнцу, а купол вздымается к небу, как пестик. Но любопытство брало свое, и она еще не раз приходила на Торг у Ярославова дворища.