Спустя сутки Лёва успокоился и сам вспоминал свои страхи с улыбкой.
…После наставлений знакомого доктора Северный выкуривал по одной папироске в день и большего себе не позволял. Хороший табачок он уважал, но здоровье и жизнь ценил гораздо выше. Коробку папирос при этом всегда таскал с собой. В минуты раздумий он доставал ее из пиджачного кармана, раскрывал и, поднеся к носу, вдыхал манящий аромат. Ему казалось, что запах помогает думать. Ну а если случалось поволноваться, тут он с полным на то основанием вынимал папиросу, чиркал спичкой и с превеликим наслаждением делал первую затяжку.
Сейчас настал именно такой момент. Поезд из Великого Новгорода прибыл на Ленинградский вокзал тридцать пять минут назад. Если, конечно, не задержался в пути, что после войны случалось редко. От вокзала до купеческого дома аршинными шагами Авиатора – минут четырнадцать-пятнадцать.
А его все нет.
Лёва вынул папиросу, постучал мундштуком по коробке, чиркнул спичкой. В косой полоске света, врывавшегося в кладовую сквозь стрельчатое оконце, заволновались серебристые клубы дыма.
Доносившиеся снаружи женские голоса внезапно стихли, две дородные тетки наговорились и разошлись по своим делам. В переулке стало тихо.
Когда волнение было пустым оправданием вредной привычки, Лёва курил медленно, осознанно наслаждаясь каждой затяжкой. Сейчас он волновался на полном серьезе, и папироска истлела в его пальцах в считаные секунды.
Не получив от затяжек должного наслаждения, он швырнул на пол окурок, смачно сплюнул вслед и хотел выругаться. Но в этот миг в переулке мелькнула чья-то тень.
Глава седьмая
Первый день дежурства на вокзале с непосредственным участником событий не принес ничего нового – долговязого нескладного типа с золотой фиксой и потертым саквояжем никто из сотрудников МУРа так и не заметил.
На второй день – 20 августа – исполнялась ровно неделя с того момента, как мамаша Константина Кима села в поезд и отбыла к сестрице в Ленинград. График прибытий и отправлений полностью повторялся. Номера поездов, пути, часы, минуты – все было словно под копирку. Поэтому три пары оперативников в приподнятом настроении ехали к отходу ленинградского поезда.
Минут за пятьдесят они порознь вошли в здание вокзала и распределились по заранее оговоренным объектам. Теперь дежурить с чемоданчиком на перроне выпало Бойко и Баранцу. Егоров с Горшеней обосновались за буфетным столиком. А Васильков с Костей устроились возле воинской кассы. Эта позиция была столь же удобна, как и местечко в буфете, – весь людской поток плавно протекал мимо. Старцев должен был присутствовать на совещании у комиссара Урусова, потому остался в управлении, повелев звонить и докладывать о ходе операции.
Вокзал жил своей привычной жизнью. Несколько месяцев назад большая часть пассажиров прибывала сюда в военной форме, тут и там мелькали патрули, по внутренним углам здания парили титаны с кипятком, а по путям к перрону под перекличку нервных гудков подъезжали составы из теплушек, санитарных или общих вагонов. Теперь же картина поменялась. Военных заметно поубавилось, вместо комендантских патрулей появилась милиция, титаны с кипятком заменили полноценный буфет и киоски. А по рельсам к платформам степенно подавались пахнущие свежей краской пассажирские вагоны, среди которых попадались и мягкие спальные. Что-то изменилось и в атмосфере, и в поведении людей. Вроде бы светило то же солнце, по небу проплывали такие же облака, с перрона тянуло тем же раскаленным сквозняком, пропитанным креозотом и угольным дымком. Но вокруг стало больше улыбок, яркой одежды, цветочных букетов. А из воздуха навсегда исчезли тревога и предчувствие беды.
– Костя, вроде не весна – лето на излете, а ты на девчонок засматриваешься, – шутливо отчитал напарника Васильков.
– Так больше не на кого смотреть, – смутился тот. – Последние пассажиры на ленинградский поезд прошли.
– И то верно, – вздохнул майор, огладив взглядом стоявших в очереди по соседству четырех девушек. Все они были свежи, красивы, улыбчивы, переполнены впечатлениями. Аккуратные прически, парадные блузки, наглаженные юбки, белые носочки, босоножки. Похоже, приезжали посмотреть Москву, походить по музеям, а теперь торопились в родной город, чтоб поспеть к началу учебного года.
До отправления поезда на Ленинград оставалось минуты две, все желающие уехать находились в вагонах. Здание вокзала опустело, около тридцати человек толпилось возле работающих касс, с десяток облюбовали буфет и еще столько же бесцельно бродили по огромному залу. Кто-то из этих людей ожидал прибытия пассажирского поезда из Великого Новгорода, другие покупали билеты на поезда, отходящие много позже.
Женский голос дважды монотонно оповестил об отправлении поезда на Ленинград.