Йерве из Асседо

– Позвольте, ваша милость, – осмелился подать голос старый управляющий, – ежели такие дела, следует уведомить о вашей воле всех соседей и вассалов.

Ударил дюк Кейзегал гардой сабли по лбу мраморного животного – искры посыпались – и так сказал:

– Пиши соседям, старый болван, каллиграфически. Вот что пиши: “Уважаемые соседи и любезные мои вассалы, арендаторы, рентеры, подданные и верноподданные! Ваш сюзерен и покровитель обращается к вам не с просьбой, но с приказом. Сын маркграфа Фриденсрайха ван дер Шлосс де Гильзе фон Таузендвассера, бывшего друга моего и некогда верного соратника Фрида Красавца, – отныне мой воспитанник и крестный сын, имя ему Иерее. Что не скроется от вас, я абсолютно уверен, поскольку вдовствующая баронесса фон Гезундхайт разносит по округе вести быстрее скороходов, голубей и императорской почты, вместе взятых. Но когда отец отрекается от сына, не во благо отпрыска такое знание. Каждый рожден, милостью Божьей, с правом на жизнь, не запятнанную отцовскими грехами и отвержением. Пусть же Иерее растет в блаженном неведении, в коем мы не вправе ему отказывать, покуда не настанет благоприятное время для познания прогнивших корней своих. Ежели кто-нибудь из вас, дорогие мои верноподданные, соседи, арендаторы и тенанты, отважится нарушить мой указ, пусть знает, что гнев мой обрушится на его голову, и вся рать Желтой Цитадели ополчится супротив предателя и вредителя, и сровняет с землей его замок, имение, поместье, особняк, дом, хату, хижину или избу, и всех наследников его, и родичей, и подданных предаст этой же самой земле сиюминутно. Милости от меня не ждите. Засим остаюсь с безмерным почтением к вам, мои дорогие и любимые вассалы и соседи, дюк Кейзегал VIII из рода Уршеоло”. И поставь печать.

Старый управляющий низко поклонился, все в точности запомнив, но все же, на правах советника, не удержался от вопроса:

– Но что же станется с несчастным Фридом Красавцем, ваша милость, коли все соседи, соратники, посессоры и тенанты отвернутся от него отныне и навсегда?

Тяжело вздохнул дюк Кейзегал, саблю воткнул в ножны, поправил перчатки, отдернул баску пурпуэна и соскочил с монументальной лошадиной головы прямиком на усыпанные опилками плиты двора.

– Бог ему судья. Ежели выживет, отчисли ему годовую ренту в три тысячи серебряных… нет, золотых талеров за былые заслуги перед отчизной и забудь о нем совсем, как вынужден забыть и я.

Вскочил на коня и ускакал на запад, воевать с кунигаем Авадлома, вражиной Гаштольдом.