– Здравствуйте, госпожа Прокофьева, – поднял голову командир мочалок, – присаживайтесь. Чем могу быть вам полезен?
Трудно было поверить, что Фридман так к нам обращался без издевки, тем не менее он действительно нас уважал. Или же просто с детства мечтал жить в те времена, где табель о рангах была действительна и существовали юнкерские училища и институты благородных девиц. Все мы хотим, чтобы с нами говорили на языке детства. Фридман не был исключением. Я решила воспользоваться его слабостью. Я была в ударе.
– Семен Соломонович, – чинно произнесла я, потупив взор, – я хотела попросить у вас особого соизволения милостиво разрешить мне покинуть мое нынешнее место проживания по причине возникших сложностей в отношениях с одной из моих соседок, хотя мне, безусловно, известно, что речь идет об исключении из деревенских правил.
И тут я впервые в жизни поняла, что способна говорить вслух точно так же, как писать. Это открытие настолько меня поразило, окрылило, воодушевило и вдохновило, что я чуть не забыла, зачем пришла.
– Не смею надеяться на положительный ответ с вашей стороны, однако свою просьбу я все же озвучу, в надежде, что вы не сочтете ее излишне наглой. Поскольку свободные кровати в занятых комнатах нашего общежития отсутствуют, я осмелюсь предложить вселить меня в пустующую комнату и позволить мне до конца учебного года проживать в ней в одиночестве. Моя скромная персона – особа ответственная и вполне самостоятельная и ваше исключительное доверие не обманет, даю вам слово.
Поскольку глаза мои были кротко опущены, а взор обращен на длани, скрещенные на коленях, я не видела лица Фридмана, так что его “кряк” оказался для меня полнейшей неожиданностью.
Когда я посмотрела на Фридмана, то увидела, что он отчаянно борется с собой, будто не определившись, заржать ему, восхититься или возмутиться. Вероятно, какой-то частью своего Я он подозревал, что я над ним изощренно издеваюсь, а другая обрадовалась внезапно обнаружившемуся партнеру для игры в кадетский корпус.
Семен Соломонович сложил руки на столе и подался вперед.
– Комильфо, – сказал он, – откуда ты взялась?
– Из Асседо.
Я подумала, что если он захочет отгадать загадку, это будет означать, что он отказался от мысли, что я над ним издеваюсь.
Еще я подумала, что жизнь в программе “НОА” научила меня тому, что все настоящие педагоги, а не те, кто случайно попал в профессию, потому что их в юности заставили родители, или потому что их не приняли в Технион, или потому что их привлекал ежегодный отпуск длиной в летние каникулы и во все остальные каникулы, коих в Израиле девяносто дней в году, – это люди с богатым воображением и двойным дном, которое не стоит недооценивать. Впрочем, ради этого прозрения вовсе не обязательно было уезжать в Израиль, а просто почаще общаться с папой. Или ему со мной.
– Я слышал эту легенду, – на полном серьезе сказал мочалок командир.
– Какую легенду? – удивилась я.
Неужели коварная Аннабелла успела и Фридману доложить о моих тетрадях? А может быть, Маше и впрямь не стоило доверять?
– Про основание Одессы. Много нервов было потрачено фаворитами Екатерины при ее решении основать город на местности, где отсутствует пресная вода. Советники пытались отговорить ее от бредовой идеи, но слово императрицы – закон. Она хлопнула по столу и сказала…
Фридман обстоятельно и аккуратно оторвал листок из блокнота и написал: “Assez d’eau!”
– Как это переводится с французского, госпожа Комильфо? – Не дождавшись моей реакции, Фридман сам себе ответил: – “Воды достаточно!” И стал бывший турецкий Хаджи-бей, по воле Екатерины, называться французской фразой, прочитанной наоборот, “Одесса”. Власть имущие всегда любят все переворачивать слева направо и заставлять подчиненных следовать их нарочито абсурдным решениям, ведь это их способ укрепить власть. А посему, уважаемая госпожа Прокофьева, я ваше прошение отклоняю и приказываю вам воротиться в комнату под номером 1 и продолжить свое доселе успешное проживание с госпожами Белецкой и Зимельсон.
Боже, а мне всегда казалось, что это я придумала Асседо.
Я покинула кабинет командира мочалок с улыбкой. Беседа с Фридманом меня умиротворила и заставила уверовать в мою вхожесть в Пардес – в тот Гранатовый Сад, где буквы, слова и смыслы сами тебя находят. Там то, что как будто было придумано тобой, оказывается уже существующим, открывшимся тебе при помощи чудесного пророчества. А еще опять подумалось о том, что в Деревне грань между реальностью и воображением размывается, и если восемь месяцев прожить в одном и том же месте с одними и теми же людьми и редко выезжать, начинает мерещиться, что сама жизнь выстраивается в сюжет из книги. Возможно, это оттого что сюжеты намного стройнее и предсказуемее, чем жизнь, и с ними проще.