Иерусалимский ковчег

Я помедлил, прежде чем ответить ему, взвешивая слова. От моих догадок у меня самого мороз по коже пробегал. Как же я это своему попутчику растолковать смогу?

Вспомнил я, что мне Иван про своего постояльца рассказывал, про глаза его черные, про черную одежду и жуковский табак. И недавний разговор с моей Мирой в памяти возник, про Катенькиного поклонника. Неужели-таки предатель меня и здесь настиг?! Недаром, оказывается, он к горничной-то ходить повадился. Теперь во мне окрепла уверенность, что я имею дело с человеком из своего же братства!

— По-моему, нам следует готовиться к обороне!

Раскосые глаза Кинрю округлились и превратились в две большущие плошки.

— Надвигается буря? — спросил он с интересом. Я заметил, как оживилось его лицо. Похоже, мой золотой дракон соскучился по хорошей драке!

Я кивнул головой в знак согласия.

— Только я что-то, Яков Андреевич, ход ваших мыслей не уловлю! — сказал японец.

— А это и не обязательно, — усмехнулся я. — Факт тот, что мы из охотников неожиданно превратились в дичь.

— Вы хотите сказать?..

— Вот именно!

В дверь постучали.

— Войдите, — позволил я.

В комнату вошел все тот же смотритель.

— Неужели лошади? — спросил я обрадованно.

— К сожалению, нет, — ответил Дмитрий Савельевич.

— Так в чем же дело? — осведомился я разочарованно.

— Господин Юкио Хацуми? — обратился он к остолбеневшему Кинрю.

— Да.

— Вам письмо передали с посыльным, — он протянул японцу конверт.

— Мне?!

— Совершенно верно, — сказал смотритель, и глазом не моргнув. — От госпожи Костровой, — добавил смотритель многозначительно.

— Как? Откуда? — Кинрю был вне себя, то ли от радости безмерной, то ли от удивления.

— Они здесь проездом, из Михайловского замка в Москву, по поручению баронессы Буксгевден, — объяснил Дмитрий Савельевич. — Это вам на словах велено передать.

Я упоминал уже о безответной любви Кинрю к той самой Вареньке, которую нам удалось спасти из рук ее мужа, грабителя и убийцы. Но она, увы, отдала предпочтение истинной вере, заточив себя на хлыстовский корабль. Потому реакция моего японца была мне вполне понятна.

— Да как же она узнала?! — воскликнул он.

— Так видела вас из окна кареты, вот и отважилась вам о себе напомнить, — улыбнулся Дмитрий Савельевич, раскланялся и вновь нас покинул.

Кинрю дрожащими руками распечатал письмо, его знаменитое самообладание ему все-таки изменило.

— Варенька, — прошептал он еле слышно.

— Что пишет? — заглянул я из-за плеча.

— Соскучилась, — улыбнулся Кинрю блаженно. — Увидеться хочет, — добавил японец, смутившись. — Пишет, что остановилась неподалеку, у какой-то сестры по вере.

— Можно, я ненадолго? — Мой золотой дракон взглянул мне в глаза.

Разве мог я ему в такой момент ответить отказом?!

Кинрю спрятал письмо в карман сюртука, надел свою шляпу и бросился вон из комнаты.

— Любовь, — развел я руками.

Все мои опасения ненадолго отступили на второй план, вспомнилась наша поездка в Оршу, поиски брошенных Наполеоном сокровищ. В общем, настроился я на романтический лад и вовсе забыл об осторожности.

Взяв со стола «Сенатские ведомости», я прилег на диван и погрузился в чтение.

— Можно вас потеснить немножечко? — оторвал меня от этого занимательного занятия голос смотрителя.

— В чем дело? — спросил я рассеянно.

— Еще один проезжающий, — сказал Дмитрий Савельевич. — И тоже лошадей ожидают, — В дверях, возле смотрителя, стоял невысокий человек в просторном бурнусе. Лицо его было скрыто за складками капюшона.

— Ну ладно, — ответил я. Да, впрочем, что еще бы я мог ответить?!

Дмитрий Савельевич улыбнулся своей привычной улыбочкой и оставил меня наедине с незнакомцем.

— Яков Андреевич? — обратился ко мне проезжий, кутаясь в плащ, будто в комнате было холодно.

Сердце мое сжалось в груди, словно предвидя скорые неприятности.

— С кем имею честь говорить? — осведомился я с присущим моему положению достоинством.

— Вам мое имя ни о чем не скажет, — приглушенным голосом ответил мне проезжающий.

В складках капюшона я разглядел рыжеватые бакенбарды и проникся уверенностью, что Варвара Николаевна Кострова не покидала пределов Михайловского замка, а письмо от нее было подложным. И в самом деле, я никогда не видел, как она пишет, и не мог знать ее почерка. То же самое относилось и к золотому дракону. К тому же, мне пришло в голову, что в ивановском рундуке я видел нечто похожее на накладные бакенбарды, причем волосы были всех мастей. А я-то еще подумал о театральном искусстве!

— И все же, — настаивал я. — Вы не хотели бы представиться? И избавиться от капюшона?

— Не вижу в этом особой необходимости, — ответил незваный гость.

— Вы, случаем, не Данилой ли Рыжовым прозываетесь?

Гость мой вздрогнул, но не ответил ни да, ни нет.

— Повторяю, что к делу это не имеет никакого прямого отношения, — сказал человек в плаще.

Я невольно подумал о ящичке с пистолетами, который спокойно лежал в шкафу. Но добраться до него у меня не было практически никакой возможности.