Идущий впереди

«Дверь открылась. Она стояла и молча смотрела на меня. Я хотел спросить, будет она сразу чертыхаться или нет, но не решился и просто поздоровался. Она ответила, повернулась и пошла к себе в комнату, знаком приказав следовать за ней. В комнате ничего не изменилось. Я лишь мельком оглядел ее и сел на кушетку, подумав: «Может быть, я здесь последний раз». Она села напротив, на стул. Мы помолчали минуту. Наконец она сделала движение губами, пытаясь что-то сказать, но я уже задал вопрос:

— Ну-ка расскажи, что с тобой случилось? С Олегом поссорилась или еще что?

— Почему ты так думаешь?

— Чем же я тогда заслужил вашу немилость?

— Ты извини меня, я действительно тогда устала. А Олег зашел просто так, и я, зная, как ты к нему относишься, не хотела вашей встречи.

Итак, Нина может выкрутиться из любого положения. Впрочем, наверно, все так и было. Потом мы долго вспоминали десятый класс. Я разошелся и, по-моему, рассказывал интересно. Но сегодня я заметил, что она выглядит как-то старше. Словно повзрослела. И на меня она смотрела как на мальчика. В ее взгляде было такое выражение, как будто она прощалась с тем, что я рассказываю, прощалась со своей юностью и… со мной. Неужели я ее понял? Почему она мне этого не говорит? Потому что ей жалко меня? Тогда плохи твои дела, товарищ Подгурский.

«Блажен, кто верует, тепло тому на свете»… Пока все в порядке. Мы договорились, что я достаю два билета на симфонический концерт. Давненько мы с ней не были в консерватории. Я даже знаю, когда мы пойдем. 20 октября хороший концерт. Но пока у меня нет на руках билетов, не будем ей говорить. Итак, двадцатого — через три дня. Димку как раз его предки потащат к тетушке на именины. У Нины вечер свободный. Но, черт возьми, где достать деньги?»

VII. БИТВА ПРИ 217-Й АУДИТОРИИ

— Почему в сутках всего двадцать четыре часа, а не тридцать? Кроме черчения, у меня сегодня репетиция и волейбол. Когда я все успею?

Эти слова, произнесенные негромко, предназначаются для Вальки Ратновского. Он пожимает плечами и продолжает списывать каракули, которые с молниеносной быстротой царапает на доске лектор. В группе все уже привыкли к тому, что Ратновский и Нина всегда вместе. Ратновский помогает чертить, Ратновский занимает место, Ратновский готовится вместе с ней к семинарам. Однако на курсе некоторых это не устраивает. Были попытки оккупировать все места вокруг Нины и завести с ней знакомства в библиотеке, впрочем для нее нежелательные. Старшекурсники уже приметили Нину и в разговорах между собой с удовлетворением констатируют, что на первом курсе есть «приличные девчонки», Но пока что Ратновский ближе всех к Нине, ближе даже, чем подруги из группы.

Обычно, записывая лекции, они оба болтают. Но сейчас трудное место, и Ратновский не отвечает. У него смешная привычка: когда он увлечен объяснением лектора, он начинает разговаривать сам с собой, причем опять-таки совершенно машинально, не спуская глаз с доски. Вот лектор ошибся в расчетах. Ратновский откладывает авторучку.

— Что-то не так.

— А почему ты знаешь, что не так? — отвечает он сам себе.

— Икс не может иметь такого значения.

— Ишь какой умный нашелся!..

И после некоторой паузы Ратновский снова начинает декламировать:

— А лектор-то — дурак!

— Кто сказал: дурак?

— Студент Ратновский!

— Студент Ратновский, выйдите из аудитории!

— А я больше не буду.

— А я прерву лекцию.

— Это у меня случайно.

Но тут на доске исправлены ошибки, и Ратновский замолкает. Нина фыркает в рукав и толкает Ратновского:

— Ты чего там бурчишь?

— Сейчас побурчите в коридоре! — шипит на них соседка.

Приглушенный смех…

Но вот трудное позади. Возобновляется беседа.

— Валька, какой ты смешной!

— И только?

— С тебя хватит.

— Сказала бы хоть раз, что я красивый, что я тебе нравлюсь.

— Чего захотел!

— А есть такой счастливец?

— Скорее несчастный.

— Здесь?

— Нет.

— А где?

— Тебе почтовый адрес?

— Неужели Олег, этот выдвигающийся светоч науки?

— Может быть.

— Или Виктор, рыцарь печального образа?

— Все может быть.

— Кто-нибудь из них двоих, уж это точно.

— Да, возможно.

— Тогда пойдем со мной вечером в кино.

— А волейбол?

— Хорошая картина,

— А репетиция?

— Успеешь.

— А черчение?

— Я достаю билеты.

Нина поморщила лоб и затем совершенно другим тоном сказала:

— Скоро кончится лекция. Опять будет давка.

Она вдруг прищурилась, посмотрела на Вальку Ратновского. Глаза ее заблестели.

Она оторвала лист бумаги, написала на нем несколько фраз и подкинула его Вальке. Тот прочел и передал соседу. Записка быстро пошла по рядам. Там, где она проходила, начиналось заметное движение и небольшой гул.

Дело было вот в чем. Следующие два часа здесь занимались три группы со второго потока. Аудитория была маленькая и тесная, а каждый стремился занять место поближе к доске. Поэтому, как только открывалась дверь и отдельные индивидуумы тянулись к выходу, в аудиторию с воплем врывалась толпа осаждающих, отбрасывая выходящих. В тесной комнате оказывалось шесть групп, двигающихся в противоположных направлениях. Девушкам приходилось особенно плохо.