Идущие

Встает он без боли. Признак уже начавшегося исцеления или всё ещё действие трав? Палки и лоза крепко, но деликатно стягивают ногу, как если бы вдруг на ней вырос панцирь. Только в колене её не согнуть и не разогнуть. Приходится хромать, держась за стены. Они гладкие и холодные, и Нга-Лог думает, что не знает ни одного животного, которое носило бы такие шкуры. Некоторые поверхности блестят, как вода или Светоч, странно выступают вперед, имеют наросты и выпуклости. Серый плоский камень пуст: шаман убрал всё то, чем он лечил Нга-Лога. Наверху, над самой головой, что-то мерно гудит, тлеют огни в прозрачных коконах, тянутся, извиваясь, белые ветви, уходящие в норки в стенах. Нга-Лог ищет взглядом выход.

Вот он — твёрдый полог, почти неотличимый от стен. Сбоку у него выпуклость, куда очень удобно помещаются пальцы. Нга-Лог цепляет её свободной рукой — второй держит коготь и свёрнутый лист со знаками. Что-то снова щёлкает, поддается, полог откидывается, но не сминаясь, а отходя вбок. Такой полог, плотный, намного лучше, чем тонкий и сплетённый из трав: через него не задувает ветер, не проберутся насекомые. В хижине становища он бы пригодился… Снова стены, снова пространство, длинное, светлое, а на стенах — другие пологи, и воздух тоже сухой, как скребущее ощущение в горле. Где искать шамана? Нга-Лог решает идти на звуки.

За первым же пологом, полуоткрытым, что-то шумит и бряцает, но никого нет — только острый, едкий сладковатый запах, несколько крупных, по пояс Нга-Логу, белых камней, и в одном из них, с прозрачным глазом посередине, вертятся и летают, омываемые мутной водой, всполохи разноцветного. Тесная тёмная маленькая хижина внутри хижины большей — Нга-Лог заглядывает, морщит нос на запахи и возвращается. Он явно подсмотрел какой-то ритуал, но ничего в нём не понял. За вторым пологом стоит гул, нудный и громкий. По стенам бегут разноцветные лозы и тянутся к непонятному нагромождению, в котором вспыхивают, как светли или глаза, многие огоньки. Следующие несколько пологов не убираются — сцеплены со стеной, закрыты, и Нга-Лог напрасно ковыряет выпуклости, ожидая, когда щёлкнет. Откуда-то пахнет едой. Пустой живот урчит — голодно, но без разрешения шамана лезть в его припасы не годится. Мягкий свет падает на стены впереди. Он огнистый, словно пламя очага, но не такой густой и не жаркий. Там ещё один полог, он убран, и Нга-Лог, заглянув, видит лежанку, застеленную песочного цвета шкурами, широкую шкуру на полу и множество причудливых вещей — висящих, стоящих и лежащих, плетёных из веток, сделанных из дерева, слепленных из листьев и коры и украшенных неизвестными знаками. Прозрачных, словно бы из застывшей воды, и тех, которым Нга-Лог не может подобрать определений и сходств. Огонь тепло горит в большой чашечке цветка. Сбоку от него ровно держится лист, а с листа на Нга-Лога смотрят лица.

Он пугается. Это духи, и они расскажут шаману, что тот, кому он дал кров и помог с раненой ногой, забрёл, куда не следовало, опорочил доверие. Складывает ладони, кланяется — не надо! Лица неподвижны. Глядят, но не видят. Похожи на отражения в ручье, если смотреться туда всем становищем сразу, или в Светоче. Нга-Лог решается подойти поближе. Босые ступни его тонут в мягкой шерсти большой шкуры. На листе он узнает шамана. Здесь он без лика Большого, скалится добродушно, показывая сточённые клыки, и отчего-то его кожа совсем светлая, без полосок, а глаза не пышут, как ночью — просто зелёные, какими он видел их у Горы. Рядом стоит мужчина: его волосы белы, словно кость, взгляд строг, а лицо пересекают шрамы, как у храброго воина, и выглядит он несомненным старшим и вожаком. Двух женщин Нга-Лог рассматривает отдельно, внимательнее. Светловолосая такая же красивая, как Нга-Аи, и такая же улыбчивая. Голову второй будто окутывает огонь. Она кажется очень сильной и очень жестокой. Все — двуглазые, одного роду-племени, какого-то дальнего, неизвестного, наверняка шаманского. Нга-Лог не удивился бы, узнав, что ворожить и дружить с духами они умеют одинаково. Но он не заметил ничего такого в пришлом чужаке. Тот, даже если их родич, всё равно вырожденец. Толку-то его спасать?

Лица похожи на тотемы старых. Ещё родитель показывал найденный им у самой Ямы кусок тёмной коры: женщина и её маленький в длинных поблекших шкурах. Позже он сжёг тотем, чтобы чужие души нашли успокоение. Нга-Лот полагал, что старые племена делали такие тотемы с целью обитать в них после своей смерти, не зная, что отдать душу Светочу правильнее. Старые, глупые, дикие — что с них взять…

Может быть, шаманское племя хранит свои жизни так же. Но их дар важен — гадать и предсказывать. Значит, и жизни важны, чтобы не пропало за многими циклами тайное умение, значит, понятно, отчего шаман живёт на Горе так долго. Нга-Лот говорил, что его собственный родитель был ещё маленьким, когда шаман пришёл. Кто знает.