Идущие

Он снимает лик Большого с шорохом и стуком. Костяным стуком, холодным, властным и уверенным. Нга-Лог слышит и обмирает — всё равно, как если бы шаман вытащил своё сердце живьём!

«Нет! — Нга-Лог сжимается в клубочек посреди колючей хвои. — Нга-Анг тоже смотрел и умер!»

Он может говорить Нга-Аи, что это не так, но сам верит. Глупый-маленький…

«Не бойся, братец. Посмотри».

Шаман гладит его по спине. Вздыхает, опускает руку на волосы. Стыдно, должно быть, шаману, что один из тех, о ком он заботится, такой трус… А стыдно должно быть Нга-Логу. Но тот лишь крепче зарывается лицом в хвою, царапаясь об неё и о землю, потому что не хочет видеть, потому что правда боится, ёжится и вздрагивает, а шаман вдруг начинает петь — как сегодня ночью в хижине. Знакомые звуки Громкой речи, мягкие и успокаивающие, наконец вызывают стыд и недовольство собой. И как можно носить копьё, когда тебя баюкают, будто родитель — маленького? Нга-Лог ворочается, утыкается в гладящую его ладонь. Пальцы осторожно тянут его за волосы, прося приподнять голову. Нга-Лог уже не жмурится. Но шаман закрывает ладонью лоб, и без того закрытый третий глаз, не желая делить то, что сейчас покажет Нга-Логу, с другими. Нга-Лог кивает, понимая. И глядит — совсем без удивления, но с восхищением, смущаясь: так красиво! Красивые у шамана глаза, зелёные-зелёные, одновременно словно светли и трава, колючник и поросшие мхом камни… Их два, как у сегодняшнего чужака, и смотрят они добродушно, улыбчиво. Тяжёлый комок в груди куда-то откатывается. Два глаза, оказывается, могут быть совсем не уродливыми!

«Доверяю тебе тайну. Двуглазый — родом из моего племени. Он не оборот, не зверь. Потому приведите его невредимым. Я должен вернуть его домой, в наше становище».

Нга-Лог кивает, почтительно тычась лбом в хвою. От смущения красный, как, помнится, Нга-Эу, когда брат сказал ей, что берёт её в жёны. Рад, что шаман не обиделся. Не обиделся ведь?

«Стал ли я тебе неприятен, братец?»

Нга-Лог честно слушает себя изнутри. Там всё трепещет, но нехорошего нет.

«Нет, великий».

«Что увидел — никому не говори».

«Не скажу».

«Ступай, если больше нет вопросов».

Забыл про корни! Нга-Лог складывает ладони, прося прощения. Шаман улыбается ему.

«Дар от нга. Коренья».

«Спасибо, братец. У меня тоже для тебя кое-что есть».

Шаман вкладывает в ладонь Нга-Лога маленький острозубый череп на плетёной лозе, пропущенной между пустыми глазницами. Снял незаметно у себя с шеи — лоза ещё хранит тепло.

«Куница, зверь ловкий и гибкий. Амулет поможет тебе уберечься от смерти».

«Скоро битва?» — испуганно вопрошает Нга-Лог.

Шаман снова смеётся, весело.

«Просто так».

Центр — К.:

Для чего ты снял маску, дубина?

К. — Центру

Это — борьба с ксенофобией и расизмом. Пусть обучаются терпимому отношению к инаковыглядящим.

Центр — К.:

Курт, они — дремучее племя. Им до терпимого отношения — тысячелетия. А если бы он психанул и продырявил тебя копьём?

К. — Центру

Этот не стал бы.

Центр — К.:

Почему ты так уверен?

К. — Центру

Я ему симпатичен. И он мне тоже.

Центр — К.:

Нет, Курт, сюда ты его не возьмёшь.

К. — Центру

Я и не хотел, только шутил. Один кот у нас уже есть, хватит.

К тому же, это стопроцентно удержит хвостатых от причинения вреда чужаку. Авторитет шамана слишком большой. То, что шаман и чужак — одного племени, всё равно что табу на убийство. Наш парнишка в случае чего сможет остановить чересчур рьяного соплеменника.

Центр — К.:

Тебе ведь не давали таких инструкций.