Идущие в ночи

Они лепят снеговика. Сын счастливо смеется, видя, как его белый комок увенчивает снеговую фигуру. Жена вминает два уголька, втыкает морковку. Он вставляет в белую лепную руку деревянную лопату, и они водят хоровод вокруг белого идола, который охраняет и освящает их сад, их старую родную избу, их маленький тесный мир, где им так хорошо, где столько нежности, любви, красоты.

Полковник пережил это сладкое наваждение, глядя на брезентовый полог, за которым слышались сердитые рокоты танка.

– Скоро сломим чеченцев? – Сын благодарно посмотрел на отца, принимая от него первую помощь, восстанавливая с помощью отца нанесенные душе разрушения. – Мы их выжигаем, взрываем, а они за каждый кирпич сражаются. Я чувствую, у них дух не сломлен. Умирают, а кричат: «Аллах акбар!» Басаев грамотно ведет оборону. Скоро ему башку оторвем?

– Скоро, сынок. Через несколько дней станет легче. Надо их давить в эти дни, наращивать темп наступления. На твоем участке – главное направление удара. К празднику их не будет. В Грозном устроим парад. Вместе с тобой пройдем на параде. Я знаю, ты представлен к награде. На параде ее и получишь…

Полковник возвращал сыну бодрость и веру, вселял в него силы. И при этом испытывал тайную муку, вину. Он посылал сына в кромешный бой, бросал его под пули чеченцев. Торопил командиров полков, вызывал авиацию, наращивал огневые удары. Его замысел и военная хитрость, понуждавшие Басаева оставить город и уйти в открытую степь, где их уничтожат огнем, требовали усиления ударов. Требовали, чтобы сын, неопытный молодой лейтенант, кидался в атаки. Желая казаться сильным, внушая сыну веру в свое отцовское могущество, полковник старался, чтобы тот не угадал его слабость, не уловил его тайную муку.

– Почему ты считаешь, что через несколько дней станет легче? – Сын осторожно выспрашивал, видя в отце умудренного офицера штаба. Того, в чьих руках находится судьба операции, кто близок к командованию, в замыслы которого входят дневные и ночные атаки, многомерная, недоступная ему, лейтенанту, картина штурма и близкая, через все потери, победа. – Ты что-то знаешь, отец?

– Я ведь хитрый, – усмехнулся полковник, не желая прощаться с мимолетным видением чудного зимнего дня, ниспосланным ему среди горящих руин. – Помнишь, как я обводил тебя вокруг пальца? Как зубы тебе заговаривал? Ты спать не хотел, упрямился, а я зубы тебе заговаривал.

– Помню, – ответил сын, и его обветренные, искусанные губы вдруг сложились в детскую пухлую улыбку, от которой у полковника сладко дрогнуло сердце. – Уж ты умел мне зубы заговаривать.

– Мы их добьем на днях, сынок… Еще продержись… Вытащим из плена солдат…

…Они с женой впряглись в дровяные санки. Сын ухватился за поручни, задыхается от страха и счастья. Снег летит ему в лицо, сыплет с веток, валит влажными комьями с кустов, сквозь которые продираются санки. Вокруг высокие золотистые сосны с зелеными мохнатыми купами, отяжелевшие от снегопада, с синевой, с мелькнувшей лазурной сойкой, с красным завитком скакнувшей белки. Они с женой что есть мочи тянут санки, проваливаясь в сугробах. Рядом ее блестящие счастливые глаза, смеющиеся губы, упавшие из-под платка волосы. Она устала, но не отпускает постромку. Ей хорошо в этом родном лесу, рядом с любимыми, милыми. За ее пышный шарф зацепилась обломанная веточка бузины с засахаренной розовой почкой. Они подбегают к спуску, к белой, уходящей вниз дороге с мягкими, заснеженными колеями. Он перехватывает у жены постромку, толкает вниз санки. Сын в страхе вцепился в дощечки, санки виляют на склоне, перевертываются в пышных снегах. Сын кувырком, с тонким вскриком, летит, вываливаясь в белом пуху. Они с женой подбегают к сыну, отряхивают, ищут в сугробе его красно-зеленую варежку, вытряхивают снег из маленьких валенок. Сын плачет. Румяные щеки мокрые от талого снега, на разбитой губе кровинка. Мать целует его, гневно смотрит расширенными глазами на отца, отгоняет его прочь. А ему весело. Он подхватывает сына на руки, тормошит, заговаривает зубы, рассказывает про какого-то лесного крылатого чародея, который наблюдает за ними с сосновых вершин. Сын перестает плакать, смотрит вверх на сосны. И с вершины, из седых зеленых куп, мягко, бесшумно снимается белесая сова. Скользнула на тихих огромных крыльях, оглядела их сверху золотыми глазами.