Идущие

Воспитаем, намордник наденем, вымоем, вылечим, сводим к ветеринару на предмет того самого. А?

Центр — К.:

Ты — изувер.

Нга-Аи выбросила корень в помойный овраг.

— Отдала бы мне, — брюзгливый Нга-Тет высунулся из-за плеча. — Не пришлось бы копаться.

— Он несъедобный.

— Ну и что. Я бы принёс его Нга-Лору, он дал бы мне мяса, а потом был бы волен сам выкинуть, а теперь мне надо рыться в земле, как женщине, и слушать твои насмешки.

— Сегодня я не буду смеяться и поделюсь с тобой тем, что найду. Только скажи: что решил Нга-Лор?

— Половину, да?

— Половину половины.

— Тогда спроси у него сама.

— Тогда и ты сам копай.

Нга-Тет разразился тирадой про непочтительность. Он приплясывал на месте и хлестал себя хвостом по бокам, как разозлённый старший, но был всего лишь желчным стариком, к тому же хромым, поэтому Нга-Аи пожала плечами и пошла вперёд по тропинке.

— Он разрешил ей ещё цикл. Подожди, не так скоро, — Нга-Тет заковылял за ней. — Ещё цикл для наследника. Ты знаешь, что случится, если он не появится, — добавил он злорадно.

Нга-Аи сорвала с куста крюкохвата цветок и пристроила его за ухом. Она улыбнулась теплу и небу, гомону птиц, верхушкам колючника, собрала пальцами росные капли. Вдохнула их аромат — запах чистейшей воды. Остановившись, подождала Нга-Тета. Глубоко в бору стучальщик добывал личинок из-под коры.

— Да, я знаю.

— И веселишься, и радуешься, и поёшь.

— Грустью я почитаю родителя. Она слишком важна, чтобы тратить её на что-то другое.

Нга-Тет фыркнул и раздавил хромой ногой цветочный кустик.

— Нечего сказать, — поддразнила его Нга-Аи. — Старый-старый Нга-Тет. Такой старый, что уже позабыл, как чувствуют и думают молодые нга. Пойдём к ореховнику. Под ним растут самые вкусные.

Нга-Эу в становище плела накидку из лозы. У неё уже было три таких готовых, и она задумала сделать пять, выкрасить их цветочным соком и отложить для мены. Плетение получалось плотным и красивым — лоза была хорошо высушена и скручена, отчего узор шёл ровным, петля к петле, и Нга-Эу без глупой скромности знала, что сможет выменять накидки и на шкуры, и на ножи. Но это всё — как решит Нга-Лор.

Он подошёл к ней и понаблюдал за ловко снующими пальцами. Она хотела спросить, нравится ли ему, но он опередил:

— Медленно.

Она пристыженно прижала уши.

— Очень медленно, жена. Если с меной придут сегодня, что ты им предложишь?

Она попросилась сказать, он разрешил.

— Есть три накидки.

— Ты их покрасила?

Снова уши — «нет».

— Неразумно. Супруге старшего следует быть предусмотрительной. К твоему стыду, в нашем племени есть женщина мудрее.

Они оба посмотрели на стену хижины, где под крышей уже висели четыре сплетённые Нга-Аи корзинки.

— Она копает корни, собирает плоды, готовит еду, убирается и делает корзины, — нравоучительно произнёс Нга-Лор. — Она — пример для тебя, хотя должно быть наоборот.

Нга-Эу попросилась ответить, он разрешил.

— Плести корзины проще и быстрей.

— Значит, теперь ты будешь это делать.

Она вернулась к работе, расстроенная, и дважды уколола себе палец.

Нга-Тет отколупал кусочек смолы от ствола и разжевал, причмокивая.

— Клыки слипнутся, — пошутила Нга-Аи.

Она нашла продолговатый сладкий и несколько мучнистых, которые хороши для похлёбки, воткнула мотыгу в землю и легла на траву — отдохнуть. Всего на несколько вдохов и выдохов, чтобы не превращать отдых в лень и дать мускулам в руках восстановить силы. Старик примостился сбоку и стал рассматривать небесный дым.

— Всё плывет и плывет, как скользень в ручье, — пробормотал он. — А куда? Зачем?

— Чтобы склубиться и стать дождём для посевов — наших и других нга. Так говорил Нга-Анг. Интересно, шаман сказал бы так же?

— Сходи к нему и спроси.

— Нельзя, не отпустят. Только если самой убежать. Нга-Тет, побежали вместе?

— Э-э?

— Родитель рассказывал мне легенду о двух молодых нга из враждующих племён, против воли вожаков пожелавших стать супругами. Они могли бы уйти, чтобы создать своё племя, и не было бы никаких бед, но сглупили и погибли, утащив за собой многих. Нга-Анг всегда говорил красиво. У него даже битвы получались, как сказка, и то, что убивают друзей и братьев, и то, что кто-то травится отваром из несъедобных корней, а кто-то закалывается ножом. Глупые-маленькие. Не умерли бы раньше цикла, умей соображать.

— Ты не убежишь. Ты нахальна, но всё-таки чтишь законы.

— Мужчины нарушают их из-за женщин, я знаю из легенды. А почему нельзя наоборот? Старый-старый Нга-Тет, давай сбежим на север, и ты станешь моим мужем! Ты хромаешь величественней, чем ходит Большой, а твой храп и отрыжка…

— Срамница!

Обиженный старик отвернулся.

— Ну, полно, Нга-Тет… Не дуйся на правду. Тем более, что она лестная.

Развеселившаяся Нга-Аи поднялась и взяла мотыгу, напевая себе под нос. Небесный дым, как всегда светлый и красивый, и такие тёмные клубы в её сердце соседствовали этим днем, совсем не пересекаясь.