Идол

Сейчас нельзя отступать. Именно сейчас — ни в коем случае. Не вздумай сказать: «Потом» или скинуть на кого-то другого: теперь такого выхода больше нет. Однажды она решила, что будет сражаться и биться — одна против всех, однажды она поставила это выше своей жизни. Теперь пришла минута, когда слова должны быть воплощены.

Это её время. Оно пришло. Оно не в будущем, не в вечном «завтра». Оно здесь и сейчас, перед ней. Все проверки на истинность и кажимость — в этот момент. Если она действительно та, за кого всегда себя выдавала, она восстанет. Если отвернётся и спрячется — значит, она не фройляйн Рита и никогда ею не была. Просто крикливая и манерная пустышка.

Рита подняла голову. В ночном густо-синем небе зажигались звёзды, и среди них одна — самая яркая — вспыхнула над её головой. И эта путеводная звезда сказала Рите: восстать.

Протесту должно быть. И если больше никто не решается его начать, она должна возглавить восстание.

«Я это сделаю, — сказала она. — Потому что я фройляйн Рита».

51-60

51.

Она поднялась с земли, выпрямилась и сказала:

— Завтра мы устраиваем митинг. Я его организую.

Поначалу показалось, что её некому услышать: только холод и пустота остались в старом парке, да ещё наверху мерцает призрачный звёздный свет, и ни человека вокруг. Но это было не так.

Люди вынырнули из дальних теней и подошли к Рите с мимолётными вопросами: «Что? Вы серьёзно?» Рита не отвечала: они и так прекрасно услышали, что она сказала. Просто делают вид, что сомневаются, так же, как до того делали вид, что их здесь нет.

Холодный ночной воздух охранял молчание, тягучее и напряжённое молчание. Рита не повернулась ещё к людям, что полукругом собирались за её спиной. Она смотрела в тёмную синеву и ждала.

Наконец, звуки шагов затихли. Все, кто мог подойти, были уже здесь. Они стояли (Рита чувствовала это), сами внимание, готовые ждать хоть вечно. Рита развернулась и взглянула на удивлённые и немного испуганные людские лица, по которым пробегали скользящие тени.

— Но послушайте, фройляйн, это чистое безумие! — начал Бобров. — Вы только сломаете себе всю судьбу. Что бы вы ни говорили сейчас, но, вполне возможно, через несколько лет вам захочется нормальной спокойной жизни, у вас ведь ещё есть шанс завести семью, пожить, как все люди…

— Молчать! — на щеках Риты вспыхнуло два красных пятна. — Я не для того попёрла против системы, когда пошла в свободные танцовщицы вместо вуза, чтобы теперь стать «как все люди». Моя жизнь никогда не будет тихой и спокойной — никогда!

Что это: как будто они испугались её — или за неё? Рите казалось: на неё смотрят с тревогой и скрытым сожалением, как на душевнобольную. Или нет — лица плавали в ночных тенях, и выражения их размывались.

— Кто со мной? — спросила Рита, подняв глаза кверху, чтобы не смотреть ни на кого из стоящих. Их решение — пусть сами его принимают. Но прошла, наверно, минута, а никто так и не решился вставить свой голос во всеобщую тишину. Рита перевела взгляд на людей перед собой. Они по-прежнему стояли полукругом и смотрели на неё, не сводя глаз. Никто не хотел говорить.

— Хорошо, — она раздражённо кивнула. — Если больше никто не пойдёт, я пойду одна. Это будет моё маленькое личное восстание. — Теребя платье, Рита попятилась назад, к воротам. Это движение вызвало мгновенный импульс среди стоящих: они потянулись за ней, будто в попытке удержать.

— Моё! — Рита возмущённо блеснула глазами. — Что такое? Имею право!

Остановленные огнём, они замерли, но и Рита больше не собиралась никуда идти. Полностью подавленная и вымотанная, она отвернулась к ограде. Все эти люди были с ней рядом только из жалости, — думалось ей. Они не верят ни одному её слову и ни одно её намерение не принимают всерьёз. Сейчас, когда на кон поставлены их жизни, это становится особенно заметно. Ничего, она и одна пойдёт против всего мира, но как же всё мерзко и гадко…

— Завтра я устрою митинг, — сказала она, констатируя факт. Сказала негромко и глухо, переходя на невнятное бормотание. — Будет ещё кто-то или нет — это не важно. На самом деле, ничего больше неважно. Но если бы вы пришли, это было бы хорошо.

Голос Риты сник и затерялся в необозримой темноте. Она уже сказала всё, что могла сказать. Оставшееся было за ними — её восторженными поклонниками.

— Кому это нужно, Рита? — послышался тихий шёпот Зенкина.

Она подняла голову:

— Мне. Мне это нужно.

Может быть, иногда искреннее признание — последний аргумент; может быть, открытый взгляд глаза в глаза порой убеждает сильнее всех призывов и объяснений; может быть, нет. Рита этого не знала. Исчезли движения, даже игры света и тени перестали существовать: всё замерло. Минута, или пять, или час, выпали из отсчитываемого течения времени.

Вверху, над ними, опять ярко вспыхнула звезда.

— Ну что? Вы со мной? — спросила Рита.

— Я да, — сказал Зенкин.

— Я тоже, — отозвался Редисов.