Идиотизм наизнанку

Усыновить Конрада оказалось задачей не из легких. Прежде чем начать бой, нам пришлось стать союзниками, ввести самих себя в заблуждение на манер германо-советской дружбы, хотя мы прекрасно представляли себе наше будущее: Сталинград. В конечном итоге это оказалось совсем несложно, ибо любые противники способны вступить в переговоры, едва у них возникает какой-то общий интерес. Главная трудность казалась непреодолимой: необходимо было заставить председателя комиссии по установлению усыновления поверить в то, что мы хотим усыновить малыша в целях создания семьи, тогда как благодаря стараниям прессы вся страна уже была осведомлена о том, что мы хотим усыновить Конрада с единственным намерением отнять у соперника право на него. Все равно что попросить мэра зарегистрировать брак, несмотря на то что ему известно, что брачующиеся тут же намереваются развестись. Непреодолимо, я уже сказал. Однако мы завели толстенную папку с документами, доказывавшими, какие мы сплоченные и замечательные; гвоздем программы было наше пребывание в Марракеше. Мы просто благословляли небо за эту неделю и, напротив, глубоко сожалели о том, что аннулировали некоторые поездки из боязни столкнуться с незнакомыми популяциями или подцепить простуду. Эти аннулированные поездки сегодня давили тяжким грузом на наше дело; счастье совместной жизни измеряется количеством фотографий, а фотографии появляются в период отпусков; без отпускных фотографий невозможно доказать, что вы были счастливы. А то, что вы были счастливы, еще необходимо доказать. Особенно в случае несчастья. Разумеется, Марракеш составлял всего одну неделю из восьми лет, но мы делали всю ставку на эти фотографии, ценившиеся на вес золота, от них просто веет перенасыщением; за неделю набралось достаточное количество доказательств, свидетельствующих о вечном счастье. Ирония ситуации заключалась в улыбке Терезы, в которой в полной мере угадывалось наше прошлое, воскрешенное в разгар схватки. На ее губах я мог прочесть то, что исчезло с моих, – этоправда, мы были счастливы.Поэтому все это выглядело почти убедительно. Я говорю «почти», потому что мне показалась, что Ирэн (начальница комиссии по установлению усыновления, которая, непонятно зачем, нацепила на самое видное место значок со своим именем) подверглась некоторому давлению, чтобы принять решение об усыновлении. Страна томилась скукой, и безвольные депутаты, журналистское лобби, профсоюзы, СМИ, масоны – все выступили в поддержку усыновления, потому что без усыновления мы не могли подать в суд. Правосудие казалось мне барометром аудио– и видеозаписей, мы получили то, что хотели, в мелкой монете развлекательной индустрии. Похоже, у пресыщенной Ирэн дома не было телевизора (у этих пресыщенных женщин подбородок, как бы это сказать, стремится к югу, что придает выражению их лиц что-то от суккубов [18]). Она изо всех сил выдавливала из себя улыбку, чтобы сообщить нам новость, несколько подпорченную этой ее вымученной улыбкой; у нас даже не было времени выпить за то, что в другой ситуации стало бы поводом для шумного празднования. Каждый из нас кинулся к своему адвокату, хотя я одновременно бросил взгляд, чтобы посмотреть на реакцию Ирэн.

Отцовство – самое большое счастье. Разумеется, глупо, что я раньше не мог по-настоящему оценить всю глубину этой истины, которая познается, только когда совершаешь глупость. Я понимаю людей, которые заметно глупеют, взирая на свое потомство мал мала меньше – наподобие матрешки. Мне, кстати, крупно повезло: мне не пришлось проводить ночи без сна из-за детского плача или по вечерам беседовать с отпрыском переходного возраста как мужчина с мужчиной. Я обладал всеми привилегиями, избежав при этом узких мест. Конрад был послан свыше… некоторые наши радости просто необъяснимы. Мой сынок! Моя лапочка, достаточно посмотреть на тебя, чтобы понять смысл жизни… твое круглое личико как светлая луна, луна, натертая до блеска. Я становлюсь почти поэтом от любви к тебе, слова льются как патока, кровь бурлит в жилах, я близок к безумию, зная, что ты рядом, чтобы согреть меня, твоя доброта – это верх блаженства…