Идиот нашего времени

Прошло несколько месяцев, как он перебрался со своего инвалидного, пугающего его одним своим видом дивана в спальню, на их широкую кровать. Ночью он лежал на спине, долго не мог уснуть, смотрел, как чуть колышется уголок тюли. Штора была немного отодвинута, и с улицы сквозь тюль сильно подсвечивал фонарь. Сошников думал, что надо подняться, поправить штору, чтобы прикрыть свет — тогда удастся уснуть. Но думал отвлеченно, не пытаясь ничего предпринимать. Ирина дышала ровно, и его немного удивило, когда она совсем не сонным голосом заговорила:

— А если бы ты нашел тех, ты бы что-нибудь сделал, как-то отомстил?

Он ответил не сразу.

— Я не знаю… Наверное… Не знаю.

— А если бы меня покалечили или совсем убили, как, помнишь, убили кассира с моей работы.

— Кассира?

— Да, Галину Викторовну. Ее зарезали возле собственной двери. А в кошельке у нее было всего двадцать рублей.

— Да-да, помню, ты рассказывала.

— Что бы ты тогда сделал?

— Я бы убил, даже если бы тебя только оскорбили.

— Даже убил бы?

— Да… Все зависело бы от степени раскаяния того человека, который обидел бы тебя.

— Вот как?.. А тех людей, которые тогда с тобой, смог бы убить?

— Это бессмысленный разговор. Я не помню тех людей. Я совсем ничего не помню.

— И все-таки.

— А если «все-таки», то я скажу, что дело не во мне конкретно. А вообще… В праве человека на месть. Я считаю это право святым и непреложным, независимо от законов и религий.

— Вот как? А где же твой альтруизм?

— Когда я был альтруистом? Я даже не совсем понимаю, что это такое. Я только знаю, что альтруизм без справедливости — это ханжество.

— Ты извини, я недавно видела, как ты… — она запнулась, но все-таки договорила: — в церковь заходил… И что же — просто так?

Он пожал плечами, недовольный тем, что она, пусть невольно, следила за ним.

— Причем здесь церковь и альтруизм… Ну, заходил, мне интересно посмотреть на жизнь и с такой стороны.

Но все эти разговоры стекали в некую пустоту, не оставляя даже осадка.

В эти дни какими-то случайными ходами — кто-то из старых приятелей куда-то позвонил, кто-то дал рекомендацию — Сошников устроился в официальную губернскую газету.

«Известия области» были причудливым образом вплетены в местную власть. Недаром газета удивительно походила на советскую «Правду» — и внешним убогим видом, и содержанием, таким же пустым и слащавым: в ней хвалилось все, что касалось губернатора, чиновников, а равно бизнесменов, плативших за рекламу. Хвалилась даже плохая погода и полуметровый снег, заваливший город, поскольку снег был хорошим поводом, чтобы похвалить власти, целую неделю руководившие расчисткой улиц. Но «Известия области» были все-таки не столько заповедником совдеповско-чиновничьих пережитков — скорее частью большого разветвленного и совершенно неистребимого зоопарка чиновничьего и воровского маразма. А что ж, губернатор оплачивал газету, и газетный народец, уже по большей части совсем немолодой, из последних сил хранил старину.

В редакции неустанно трудилась толпа в семьдесят человек — от уборщицы до главного редактора Юлии Григорьевны Кукуевой, которую за глаза, даже ее приближенные, называли за несносный характер Чумой. У нее была скверная особенность выбирать из коллектива объект для своих психопатических разрядок. И тогда уж человеку было несдобровать, Кукуева изводила его придирками, упреками и скандалами, точь-в-точь такими же, какие в былые времена устраивали между собой неуживчивые соседи по коммуналкам. Кончалось тем, что изгой рано или поздно писал заявление. Так что за Кукуевой не без оснований подозревали, что она получала сексуальное наслаждение в те моменты, когда ей удавалось сделать кому-то из подчиненных очередную мелкую или крупную пакость.

Но она была все-таки натурой гибкой. Стоило ей столкнуться с человеком, который был хоть сколько-то выше нее на иерархической лестнице, как она преображалась… нет, все-таки не в лебезящую шуструю служку, а скорее в послушного, готового без устали козырять подтянутого унтера, бывшего все-таки где-то и себе на уме. Ее короткая прическа и неизменный серый брючный костюм, подчеркивающий прямую, по-мужски крепкую, правда с возрастом немного разъевшуюся фигуру, выражали не столько вкусы, сколько мировоззрение. Сошников думал, что именно такие мужеподобные хищницы в 1919 году яростно служили на хлебных должностях при ЧК и ревтрибуналах, ходили в кожанках и кепках, носили маузеры на бедре, могли командовать расстрельной командой и лично с особым революционным сладострастием стреляли приговоренных в лицо, чем наводили страх даже на своих соратников. В свое время Кукуева и правда состояла в партии, работала в партийной газете в идеологическом отделе, и даже дома у нее, над кормовыми местами, висели портреты Ленина. Хотя теперь она яро ненавидела все, что было связано с коммунизмом. И само слово «коммунизм» в ее лексиконе приравнивалось к совершенно гнусным понятиям.