Идиот

Я ощутила волну физической тяги к нему. Его поза выглядела неудобной – наклонившись вперед, он плотно сдвинул ноги и скрестил руки на коленях.

Мы просидели долго, гадая, пойдет ли снова дождь.

– Как думаешь, сколько мы уже здесь сидим? – спросил Иван.

– Долго, – ответила я. В прибрежных камышах что-то зашевелилось. – Интересно, что это за животное?

– Рыба, – предположил Иван.

– За то время, что мы здесь сидим, она могла эволюционировать.

– Возможно. К этому моменту мы бы, наверное, тоже эволюционировали. Во что бы мы превратились?

Я ощутило, как мое тело напряглось.

– Не знаю, – ответила я.

Было уже три часа, сидеть на лавке стало холодно. Но и двигаться – не теплее. Было такое чувство, что если продолжать сидеть, то рано или поздно вновь потеплеет – на самом деле даже скорее рано, чем поздно, – и что всё тогда обернется не тем, чем казалось.

* * *

Мы пошли к Ивану и слушали пластинки – одну за другой. Каждая запись была так своеобразна и так особенна, словно музыку подбирали случайным образом. Что, если пару нот изменить? Станет лучше или хуже?

Соскользнув вниз, Иван сел на пол, сцепил руки вокруг коленей, откинувшись головой на диван. Он разглядывал потолок. В комнате становилось светлее. Я знала, что мне не стоит на него пялиться, и перевела взгляд в окно. Ведь окна для того и существуют. Небо и вместе с ним бетонные здания стали розовато-лиловыми. А кирпичные дома окрасились в мягкий, тлеюще-оранжевый цвет. Река напоминала бесконечный серебряный свиток.

Я вновь поглядела на Ивана проверить, не спит ли он. Иван так и смотрел в потолок, сидя в полунастороженной позе, она словно сообщала: Не волнуйся за потолок, у меня всё под контролем.

Я попыталась анализировать свою усталость. В ногах – тяжесть, в глазах и во лбу – легкая боль, и еще что-то – в плечах. Все звуки – громкие и в тоже время отдаленные. Я поднялась. Такое ощущение, будто после долгой поездки вылезаешь из машины. Я приложила ладонь к холодному стеклу. Внизу на пустом перекрестке красный переключился на зеленый. Радиочасы показывали 6:26.

На стекле остался мой отпечаток. Он частично накладывался на часовую башню. Стерев его рукавом, я села на пол рядом с Иваном. Тоже откинула голову назад и стала смотреть на потолок, в тот угол, где он пересекается с двумя стенками, – дельта, похожая на место, где сходятся женские ноги. Я села ровно. И Иван сел ровно. Он вытянул ноги, снял очки и потер переносицу.

– Устал? – спросила я.

– Не-а, не очень, – он надел очки. – Думаю, мой организм принял тот факт, что ночь прошла, а поспать ему не довелось. А ты как?

– Мой организм тоже принял этот факт.

– Я начинаю лучше тебя понимать, – сказал он. – Ты не ешь, ты не спишь, ты не пьешь. Ты всегда так или только со мной?

Я задумалась.

– Без тебя я ем и сплю больше.

– Но не пьешь.

– На самом деле когда тебя рядом нет, я каждый вечер надираюсь в хлам. Со своими настоящими друзьями.

– Правда?

– Нет.

Он вздохнул.

– Я же не говорю, что мы должны надираться, а так, один-два стаканчика. Я всерьез думаю, что мы смогли бы тогда многого избежать. Как я вижу, ты не прочь не спать до утра, но алкоголь – это ровно то же самое. Разве что обходится без мучений. А в остальном – очень похоже. Ты вдруг начинаешь видеть связи, которые раньше упускал. Что-то ломается. Даже не знаю, как это назвать, – тот блок, который мешает мозгу увидеть ту или иную связь.

– Внутренние барьеры, – предположила я.

– Да, точно, – сказал он. Я ощутила, как вспыхнули мои щеки. – Не в смысле, – добавил он, – что ты избегал разговоров о сексе, а потом напился и вдруг заговорил, я не это имею в виду.

– Я так и поняла, – ответила я.

Время шло. Я думала о том, как много у нас времени, и при этом – как мало. В какой-то момент Иван спросил, люблю ли я пончики. Этот вопрос показался мне абсурдным. Часы на башне пробили семь, потом – семь-пятнадцать. Иван предложил пойти позавтракать. Мы проследовали к лифту через вандалоустойчивый коридор.

* * *

Бледный утренний воздух дышал невероятной свежестью и страстно желал войти в легкие. В столовой через дорогу никого не оказалось, кроме шести парней в спортивных джемперах за одним из столиков. Было видно, что они громко говорят, но общее безмолвие оставалось ненарушенным, словно беседа застыла над их столом, как в комиксах.

Иван выбрал всего понемногу – омлет, блин, ветчину, жареную картошку. Налил из автомата два стакана апельсинового сока. Я положила в миску овсяные колечки, взяла банан и налила чашку кофе. Мы сели. Я на тарелке нарезала банан и высыпала ломтики в колечки.

– Нам нечего сказать, – заметил Иван.

Я кивнула.

– Мы исчерпали друг друга. Мы оба показали свою конечность как личности, – его голос звучал раздраженно. – Сколько мы сможем так продолжать? Мы что-то выдумываем для каждого слова, как в словаре, а потом эти слова повторяем. Но когда слова кончаются…

Я понятия не имела, что он хочет этим сказать.

– Но язык бесконечен, – отважилась я.

– Конечно число слов, – сказал он. – А комбинаций бесконечно много.