Обшарпанный туалет на первом этаже. Окно распахнуто настежь. Я сижу, прислонившись к стене, с закрытыми глазами, чтобы не видеть лилии, и рассказываю. Они внимательно меня слушают. Всего я не говорю, знать все им незачем. Только о таинственных посланиях.
— Ну не знаю, — наконец говорит Настя. — Это может быть кто угодно. И тем более зачем эта таинственность, если она в городе? Почему она не придет или не позвонит?
— Не знаю. Я ничего не понимаю, — шепотом отвечаю я.
— А что за мужчина приходил?
— Не знаю, — повторяю я.
— У охраны есть камеры слежения, — говорит Ваня, и мы, ни секунды не медля, отправляемся к охраннику.
Пост охранника — у входа. Он с сомнением нас выслушивает. Мы оторвали его от чая и печенья. Ваня объясняет, что в класс заходил незнакомый человек. Объясняет, что ничего не пропало, но нам очень нужно знать, кто приходил.
— Может, это ее отец? — охранник кивает на меня.
— Нет, он бы позвонил, и он не высокий, — отвечаю я.
— Ну, или брат, или другой родственник? — с надеждой предполагает он, глядя на чашку.
Я отрицательно мотаю головой. Почему-то вспоминаю, что дядя Леша был высокого роста. На фотографиях он на голову выше всех остальных.
— Вообще-то для просмотра нужно заявление, — охранник колеблется, но видно, что ему тоже интересно, и вскоре мы запускаем видео.
Знакомое крупное зерно; я сжимаю зубы. Школьный холл, двор. Школьники входят и выходят, кто-то курит за углом (охранник качает головой и цокает). Никаких признаков высокого человека.
— Ничего, — разочарованно говорит Настя.
— Подождите, а у черного хода есть камера? — спрашиваю я.
— Соображаешь! — крякает охранник. — Нет, не просматривается.
Мы идем к черному входу, и он действительно открыт. Ваня раздраженно спускается с обшарпанного крыльца:
— На кой тут вообще камеры и охранник!
Мы знаем, как незнакомец вошел в школу. Но зачем он приходил? И кто он? Мы идем ко мне домой — мама близнецов сегодня работает из дома, и, если увидит их, им влетит за прогулы.
Настя и Ваня атакуют, и мне приходится выложить все, что я знаю сама. О том, что рассказали Клочков и папа. О том, что папу подозревали. О том, что я нашла в маминых старых документах.
— Думаешь, это мог быть дядя Леша?
— Может быть, — пожимаю плечами.
— Честно говоря, это все больше похоже на розыгрыш. Или подставу. Тебе кто-то пишет сообщения, чтобы выяснить, знаешь ли ты что-то о матери, — говорит Ваня. Он все время молчал. Мы внимательно его слушаем, потому что он математик, а у математиков, как известно, все в порядке с логикой. — Этот кто-то тоже ее ищет. Посмотри, — он разворачивает к нам мой ноутбук, по которому щелкал все время разговора. — Это сервис доставки эсэмэс-сообщений. На номера некоторых операторов можно отправить анонимно и бесплатно, за другие надо платить. Сомневаюсь, что отправителя можно как-то отследить, даже если он оплатил сообщение.
Словно подтверждая его слова, наши с Настей телефоны запиликали. Я посмотрела на свой: «Сообщение отправлено через интернет. Возможно, это мошенничество. «Пойдем в кино вдвоем?»» Настя прочла свое сообщение и попыталась ударить брата в живот, но он отбил ее руку.
— Пойдем, — сказала я.
— Что? — не поняла Настя.
— Ничего. Задумалась и ерунду болтаю. Кому еще кофе?
— Шутишь? Четвертую кружку? В жизни столько не пил, — Ваня поднялся, потянулся.
— А я привыкла, — ответила я.
— Нам родители бы не разрешили.
— Мой ничего не говорит.
Ваня повернулся к сестре, увлеченно набиравшей что-то на смартфоне:
— Пойдем домой, уже семь.
И они ушли.
Я включила компьютер в папиной спальне. Еще раз пролистала фотографии. Закрыла галерею, несколько минут посмотрела на свое отражение в заставке. Походила по комнатам. Поняла, что очень хочу есть, а папа придет к десяти и голодный. Собралась, взяла самокат и поехала в блинную по соседству.
Внутри — жар и запах подгоревшего теста.
— С ветчиной и сыром, чай здесь. Еще один — с собой, — попросила я у кассира в оранжевой шапочке.
Шум и гам блинной, звоночки, выкрики поваров всегда помогали мне выключить голову. Пустая от мыслей голова — то, что надо, чтобы рисовать. Я достала альбом, и началось: кронозавры за столиками поедают блины, а блины похожи на камбалят с глазами навыкате.
Растушевав фон рисунка, я потерла руки крошечной влажной салфеткой, но только размазала грязь. Оделась, взяла самокат и вышла из блинной.
На улице снова хмурилось. Тьма готовилась хлынуть дождем. Было неприветливо, страшно, неуютно. Я гнала самокат к набережной. И, проезжая мимо бывшего маминого НИИ, поняла, что бессознательно всю неделю кружила у этого мрачноватого дома. Тополя из внутреннего дворика тянули хищные ветки вверх, касались неба. Крючковатые лапы покачивались, вот-вот они нагнутся и схватят меня.
На переходе напротив особняка я слишком сильно разогналась и, когда дверь супермаркета вдруг открылась, не успела затормозить и на всей скорости врезалась в выходящего оттуда мальчишку. Он ударился о стеклянную дверь и упал на асфальт, я с самокатом рухнула набок рядом с ним. Сто одежек защитили меня от удара. Мальчишку, видимо, тоже.
— Ты не сильно ушибся?