Читаем Идеи и интеллектуалы в потоке истории полностью

общества, национальных, тем более глобальных, проблем? Знать

имена текущих правителей — уже неприлично для настоящего

мыслителя. Есть вечные великие книги, высокие идеи, есть солидная

традиция, есть сообщество таких же, как я, пусть небольшое,

замкнутое, но это люди, занимающиеся истинной чистой философией.

Пусть профаны называют это бесполезной “игрой в бисер” и никому

не нужной “башней из слоновой кости”. Философия жива такими, как

мы, а все остальные — невежи и бездари — с их житейскими,

политическими и глобальными проблемами пусть катятся ко всем

чертям!»

Вероятно, без некоторой доли греха аутизма (способности

отвлекаться от насущных забот, горестей и проблем окружения)

настоящих философов и настоящей философии действительно не

бывает. Однако чрезмерный аутизм выталкивает философию из жизни,

делает ее неактуальной, никому не нужной и не интересной,

выхолощенной, не привлекающей новые поколения. Как же отличить

допустимую долю философского аутизма от чрезмерной? Пожалуй, на

этот вопрос я отвечать не буду и оставлю его для дискуссии.

окружающей реальностью, научным знанием, то неминуемо впадает в грех

вымороченности — в пустую и бесплодную схоластику.

316

ПРИЛОЖЕНИЕ 3.  Интервью о состоянии философии в России 

А. С. Нилогов: Достаточно ли у современной философии

интеллектуальных сил для влияния на умы элит?

Н. С. Розов: После 1960-х гг. мировая философия находится

в глубоком упадке. Последние славные и действительно значительные

имена — это Жан-Поль Сартр и Карл Поппер.

Постмодернизм, скорее, выжигает способности к творческому

мышлению. За 30-40 лет его доминирования ничего, кроме

«деконструкций» и «симулякров», не появилось. Хуже того, то

позорище, которое творится как в массовой культуре, так и в политике,

в общественной жизни теперь как бы «легитимировано» несложными

постмодернистскими установками типа того, что «все равно все вокруг

— сплошные симулякры».

Надежды сторонников серьезной и честной философии на

аналитическую традицию (преимущественно англо-американскую и

финскую) также не оправдались. Фиксация не на бытии, мире, сути

вещей, сущности человека, общества, истории, а лишь на нюансах

словоупотребления и логики высказываний способна бесконечно

порождать рафинированные тексты по все более узким и

специализированным темам, но никакого значимого продвижения

в философском мышлении не дает.

А что с остальными направлениями? Здесь уже парадокс совсем

печальный. Философских направлений, обществ, журналов, книг —

пруд пруди. Казалось бы, расцветают все — от платоников и томистов,

гегельянцев, кантианцев и марксистов до феноменологов,

экзистенциалистов и теософов. Однако нет ни центра внимания, ни

принципиальных дискуссий, ни ярких идей и книг с долговременной

значимостью, ни новых славных имен.

Отсюда следует однозначно отрицательный ответ на поставленный

вопрос. Я не помню, чтобы общественные и политические лидеры

в последние десятилетия апеллировали к философии, особенно к

идеям современных философов. Но даже если когда такое и случилось,

скорее, это был сиюминутный риторический прием, поскольку в ином

88 Опубликовано в книге: Кто сегодня делает философию в России. Том III

(сост. А. С. Нилогов). М., 2015. С. 148-161.

317

случае направление с выросшей общественной значимостью

поднималось бы, расцветало, получало авторитет и известность. А

этого нет и в помине.

Ситуация усугубляется тем, что в XX веке мощное развитие

получили социальные науки, особенно такие, как социология,

экономика, политология. Соответствующие эксперты полностью

вытеснили философов с позиций «влияющих на умы элиты», причем

приходится с грустью признать, что во многом это заслуженно. От

знающего эмпирический материал и владеющего теорией социолога и

политолога мы вполне можем ожидать услышать что-то новое,

полезное, значимое, меняющее наш взгляд на те или иные вещи. А

теперь допустим: появляется философ на кафедре или на телеэкране.

Положа руку на сердце — ожидаем ли мы услышать что-то помимо

давно стершихся, захватанных и замусоленных высокопарных слов и

мыслей?

Можно ли считать русскую философию избыточным продуктом

русской литературы?

Один из потоков русской философии действительно рождался и

жил в более широком потоке русской литературы и литературной

критики. Главными фигурами здесь являются Достоевский и Толстой.

Но к тому же ряду принадлежат и Погодин, Писарев, Белинский,

Добролюбов, Герцен, Чернышевский, Мережковский, Розанов, Бахтин,

Пастернак, Солженицын, несмотря на огромные различия в идейной

направленности, масштабе дарований и т. п. Конечно же, дело здесь не

в «избыточности», а в слабости и полузапрещенности философской

деятельности, вплоть до откровенных репрессий по отношению к

свободной мысли как в царское, так и в советское время. В этих

условиях литература была главным каналом разговора с публикой об

общественных, нравственных, мировоззренческих вопросах.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1917 год. Распад
1917 год. Распад

Фундаментальный труд российского историка О. Р. Айрапетова об участии Российской империи в Первой мировой войне является попыткой объединить анализ внешней, военной, внутренней и экономической политики Российской империи в 1914–1917 годов (до Февральской революции 1917 г.) с учетом предвоенного периода, особенности которого предопределили развитие и формы внешне– и внутриполитических конфликтов в погибшей в 1917 году стране.В четвертом, заключительном томе "1917. Распад" повествуется о взаимосвязи военных и революционных событий в России начала XX века, анализируются результаты свержения монархии и прихода к власти большевиков, повлиявшие на исход и последствия войны.

Олег Рудольфович Айрапетов

Военная документалистика и аналитика / История / Военная документалистика / Образование и наука / Документальное