Идеальный вариант

Эмма была высокая, стройная, с темным тяжелым узлом густых волос на голове, острым умом в оливковых больших глазах, яркой помадой на губах и неизменными высокими каблуками на изящных ногах в любое время суток. Ирочка любовалась. Неестественно сильно, до боли в позвоночнике выпрямляла спину, вставала на цыпочки и, виляя бедрышками, шла в свою комнату, переваливаясь, как утка. Там усаживала Ниночку на кровать и принималась причитать:

– Откройте ротик! Так, что у нас там? Больной зубик? Ну, не переживайте, не переживайте. Дергать будем, но не сильно. Потерпите, мой хороший! Мы же хотим иметь здоровые зубки? – хотелось быть идеальным стоматологом – внешность Эммы и манеры ее мужа. Дело за малым – учиться.

И училась. Бабушкин план выполнила и перевыполнила. К выпускному классу твердой походкой шла на золотую медаль. Вряд ли удалось бы так пристально сосредоточиться на учебе в прежних условиях: рояль, бормашина, сказки, покрикивания Фащуков и молодежная компания с единственным интересом – повеселиться. Но условия благодаря отчиму неожиданно изменились. Вместо двух коммунальных комнат они оказались обладателями трехкомнатного кооператива. Ниночка скакала козликом возле двух собственных ящиков, доверху наполненных игрушками, Ирочка гладила руками письменный стол, предназначенный исключительно для занятий. И никакой еды за ним. И никаких мокрых шерстяных свитеров (чтобы не растянулись)! Мама и вовсе ходила по квартире с блаженной улыбкой, окидывая все вокруг счастливым взглядом и постоянно повторяя: «Не может быть!» И только бабулечка снова страдала:

– Недвижимость потому так и называется, что делает человека недвижимым. Теперь точно здесь осядете, раз такие хоромы.

– Конечно, – с улыбкой соглашалась мама. – А зачем нам куда-то ехать? И тут все хорошо.

– Хорошо-то хорошо, да не очень, – втолковывала та Ирочке, когда мама забеременела в третий раз и родила прекрасного, здорового сынишку Лешеньку. – Трое теперь вас. Даже если все по справедливости будет, больше, чем комната, все одно не получишь. Так что двигайся в своем направлении. А направление одно: юго-восточное.

И двигалась. Больше с охотой, чем без. Даже с интересом, в котором было больше здравого смысла, чем любознательной искренности, но не все ли равно, каким образом душа обогащается знаниями? Ирочка читала Бабеля и Шалом Алейхема, несколько раз ходила на «Поминальную молитву» и очень часто бегала к однокласснику из новой школы Борьке Штейну, чтобы поучаствовать, как выражалась бабушка, в «мэроприятиях». Отмечали то Хануку, то Пурим, то Пейсах, то встречали пять тысяч какой-то там год, то просто очередной шаббат. Ирочка ломала мацу в наваристый куриный бульон, набивала карманы сладостями, слушала рассказы о подвигах самого Моисея и Борькиного дяди Абрама, погибшего под Кенигсбергом, любовалась огоньками в семисвечнике и мечтала, как сама когда-нибудь за восемнадцать минут до захода солнца зажжет благословенные свечи, вынесет домашним и гостям халу, а ее муж, конечно, не такой старый, как Борькин отец, разольет всем, кроме детишек, само собой, кошерное вино.

– Там, наверное, – делилась с бабулечкой, – все еще интереснее.

– Это, моя дорогая, как раз не имеет значения. Свечи можно зажигать где угодно, никто не запрещает. А вот жить по-человечески… – Та многозначительно вздыхала, и Ирочка садилась за учебники. Старательно выписывала в тетрадь буквы, больше похожие на иероглифы, и выучивала к приходу преподавателя иврита какой-нибудь новый текст.

Бабушка временно, минут на пять, прекращала страдать. Гладила внучку по голове, называла кровиночкой и единственной надеждой. Девочка вовсю старалась надежды оправдать.

В третий мед поступила легко с первой попытки и без всякого блата.

– Учись хорошо, – наставляла бабулечка. – Так, чтобы фамилия на слуху осталась. Может, к шестнадцати Ниночка опомнится, сделает правильный выбор: фамилию вернет, по твоим стопам отправится.

Эти мечты, конечно, были утопическими. Младшая, в отличие от старшей, была неуправляема. Не в смысле характера. Нрав был вполне сдержанный и спокойный, да и бабушкино строгое воспитание не подкачало. Но вот в выборе будущей профессии оказалась просто несгибаема с самого раннего детства. В цирк ее отвели в двухлетнем возрасте, и, конечно, когда, выйдя оттуда, она объявила, что будет «цылкачкой», никто этому значения не придал. Не вспомнили о детской мечте и тогда, когда малышка сама попросила отвести ее в секцию художественной гимнастики. Только тогда, когда появились первые награды и победы в конкурсах и соревнованиях, а Ниночка начала аккуратно складывать дипломы и грамоты в особую папку, приговаривая, что все эти «бумажки» пригодятся для поступления в эстрадно-цирковое, бабушка забила тревогу.