Идеальный сын

– Ну… просто… ну то есть, да, странно – мне кажется, меня кто-то преследует.

– Что? – ахает Шелли. – Ты сама как? Цела?

– Мне просто не по себе.

То есть страшно до смерти.

– Не бросай трубку и никуда не уходи. Через минуту буду.

К горлу подкатывает тошнота. Закрываю глаза: только бы не стошнило.

– Может, позвонить в полицию?

– Сначала меня дождись, хорошо?

Киваю и передвигаюсь ближе к окну – посмотреть, не идёт ли Шелли. Из динамика доносится её дыхание, шорох одежды. Напоминает хриплого мужика, как он звонил в ночи.

«Я тебе сразу сказал: я ждать не привык, терпение испытывать не надо».

Это он за мной шёл? Что ему, Марк, от меня надо?

Подхожу слишком близко к полкам и задеваю выставленные на них сладости. Хрустит пластик – на пол упала пачка мармеладок «Харибо». Наклоняюсь поднять и вижу газеты, разложенные передовицами на уровне колен.

Перехватывает дыхание, издаю какой-то звук, будто коротко жалобно вскрикиваю. В каждой газете – деловой, жёлтой, любой – на первой странице одно и то же фото. Помню, пришла полиция, а потом в новостях часами, неделями крутили тот же вид, что на этом фото. Тогда я не пропускала ни одного сообщения о катастрофе, отчаянно моля судьбу, дай, боже, пусть где-то ошибка – рейс другой, кто-то выжил.

И перестала смотреть – когда на фоне чёрных обуглившихся обломков показали аккуратные белые мешки с телами погибших. Нет никакой ошибки: не выжил никто.

Я перестала заходить в Интернет, на Фейсбук, по телевизору включала только детские передачи. Сокрыла нас с сыном, спрятала в нашем скорбном мирке и думала, видимо, что несколько недель спустя в новостях переключились уже на какое-нибудь землетрясение или политическую шумиху. Но я ошибалась.

Грудь поднимается – вверх-вниз, вверх-вниз. Дышу, знаю, что дышу, но всё равно будто не могу вдохнуть. Кружится голова. Духота, нет сил. Шарф слишком туго обмотался вокруг шеи. Эта жара в магазине, задыхаюсь. Под одеждой вся мокрая от пота. Стены наступают. Не могу дышать. Не могу думать.

Открываю глаза, и передо мной встаёт фотография обломков, мешков для трупов, читаю жирным заголовок: «Семья пилота-самоубийцы прокомментировала трагедию». Подзаголовок гласит: «Спустя полтора месяца после катастрофы родители Филипа Кёртиса ответили на вопросы журналистов».

Кто-то движется в дверях, и, оборачиваясь, я вскрикиваю. Человек в чёрной бейсболке – нашёл меня.

Не могу дышать.

– Тесс, это я, – слышу я голос Шелли, громкий, ясный. Отшатываюсь, снова натыкаюсь на конфеты, моргаю – передо мной стоит Шелли в чёрном зимнем пальто. – Всё хорошо, я тут, – успокаивающе говорит она, обнимает меня за плечи и уводит подальше от газет, от магазина. Мы останавливаемся, только дойдя до скамейки на улице. – Вот и хорошо, – баюкает Шелли, – Дыши. Всё хорошо. У тебя паническая атака. Всё хорошо. Просто дыши.

Паническая атака? А кажется, будто умираешь. Сердце так бьётся, будто сейчас разорвётся. Голова надута гелием, и, как ни силюсь, ни одного глотка воздуха не получается.

Только несколько минут спустя я чувствую моросящий дождь, успокаивающий холодом своих капель мою разгорячённую кожу. Мир снова обретает чёткость: в воздухе снова запах солоноватой воды, слышно, как по влажному асфальту едут машины, как кричат надо мной чайки. Жизнь идёт своим чередом, и я не умираю.

– Извини меня, – шепчу я, делая глубокий вдох.

– Не извиняйся. Такое потрясение – увидеть эти газеты.

– Я думала, о другом уже пишут, а не всё о том.

– На передовицах катастрофа не каждый день, но внимания до сих пор уделяют немало. Сочувствую. Непросто тебе на всё это смотреть.

– А ещё меня преследовали. – Сажусь прямо, оглядываюсь. Мимо спешат, спасаясь от дождя, прохожие. На улице тише, лавки закрываются, а того человека в тёмном балахоне и бейсбольной кепке и след простыл. – Может, позвонить в полицию?

– Тесс, а ты уверена, что преследовали? На сто процентов уверена?

– Да, – киваю я.

– Расскажешь, что случилось?

И я рассказываю. С того момента, как вошла в переулок, и до того, как она мне позвонила.

Шелли берёт меня за руку и только потом отвечает:

– А может так быть, что ты увидела человека у здания, испугалась, этот человек пошёл в твоём направлении, а ты решила, что он тебя преследует.

– Нет… вряд ли. Он точно за мной бежал, гнался.

– Он прямо бежал, ты точно видела? Окликал тебя?

Закрываю глаза, вспоминаю. Я слышала его шаги, чувствовала, что он всё ближе, но не оборачивалась, а значит, и не видела.

– Нет… но…

– Тесс, не подумай, я не то чтобы тебе не верю. Если ты мне сейчас скажешь: сто процентов за мной кто-то шёл, я сейчас же с тобой пойду в полицию и мы напишем заявление. – Она ещё сильнее сжимает мне руку. – Просто я хочу, чтобы ты подумала ещё раз и решила, насколько ты всё-таки уверена, что всё так и было. Может быть, сама поездка для тебя перебор, ты запаниковала и нафантазировала себе.