Идеальный шпион

Аксель смущенно взвизгнул женским голосом и просунул под дверь их единственный билет. Пим ждал, не спуская глаз с тени, отбрасываемой ногами кондуктора. Он понял, что кондуктор наклонился, и услыхал кряхтенье, когда он разогнулся. Потом раздался щелчок, как будто лязгнули его собственные нервы, и билет появился опять, с дыркой, пробитой компостером. Тень от ног двинулась дальше. «Вот на какие ухищрения приходилось тебе идти, чтобы добраться до Швейцарии! Вот так же ты и сюда пришел», — восхищенно подумал Пим, когда они молча обменялись рукопожатием. Вечером в Давосе Аксель рассказал Пиму всю историю своего кошмарного путешествия из Карлсбада в Берн. Пим был горд и переполнен этим и решил даже, что Томас Манн — самый лучший писатель в мире.

«Дорогой папа, —

радостно писал он в письме, которое начал, едва вернувшись на свой чердак, — я здесь чудесно провожу время, получая ценнейшие уроки. Не могу передать тебе, как не хватает мне твоих житейских советов и как благодарен я тебе, что ты проявил такую мудрость, отправив меня учиться в Швейцарию. Сегодня я познакомился с юристами, которые знают, по-моему, все стороны жизни не понаслышке, а глубоко и всесторонне, и я уверен, что они помогут моему профессиональному росту».

«Дорогая Белинда, —

теперь, когда я повел себя достаточно жестко, обстановка изменилась к лучшему».

* * *

А между тем существовали вы, старина Джек, не правда ли? Джек, еще один герой войны, Джек, темная сторона моего «я». Я расскажу вам о том, кем вы были, потому что теперь, мне кажется, мы знаем совсем другого человека. Предельно сосредоточившись, я расскажу вам, чем вы являлись для меня и что я делал. Объясню, почему я это делал, ибо опять же, как мне кажется, наши оценки людей и событий не совпадают. Они никак не могут совпадать. Для Джека Пим был просто еще одним из новичков-агентов, еще одним новобранцем в рядах его формирующейся армии, не обломанный и, разумеется, не обученный, но с уздечкой, уже прочно захлестнутой вокруг шеи, и готовый бежать в какую угодно даль за своим куском сахара. Вы, наверное, не помните — действительно, почему вы должны об этом помнить? — как вы заметили его и начали вести предварительную обработку. Все, что вы знали, это то, что в Фирме любят людей такого склада. Вы знали, а значит, частично знал и я. Поджарые бока и задница, говорит на правильном английском, приличный словарный запас, хорошая частная загородная школа. Поднаторел в спортивных играх, привык к диалектике. Парень бесхитростный и, уж конечно, не принадлежит к числу так называемых умников. Здравый, уравновешенный, словом, нашего поля ягода. В средствах не стеснен, но богатством не отличается, отец у него какой-то мелкий делец — как типично, что вы не удосужились как следует разузнать все про Рика! И где же еще вам было встретить этого образцового джентльмена, человека из будущего, как не в англиканской церкви, шпиль которой украшал флаг с изображением Святого Георгия, победно развевавшийся на швейцарском ветру?

Долго ли вы выслеживали Пима, мне неведомо. Держу пари, что и вам тоже. Вам понравилось, как он прочел Поучение. Стало быть, вы заприметили его еще до Рождества, потому что Поучение читал он в начале Рождественского поста. Вы как будто удивились, когда он сказал, что учится в университете, почему я думаю, что первые справки вы начали наводить еще до его поступления в университет, а позже сведения вы не перепроверили. Первым рукопожатием Пим обменялся с вами после рождественской утрени. На ступенях церкви было тесно, как в лифте, слышалось щелканье зонтов и характерное «р-р» английской речи. Возле церкви на улице дети дипломатов кидались снежками. Пим был в пиджаке от Е. Вебер, а вы, Джек, были в своем твиде — эдакая невозмутимая английская скала двадцати четырех лет от роду. Учитывая периоды войны и мира, возрастная разница в семь лет разводила нас по разным поколениям, а вернее будет сказать, что между нами пролегло целых два поколения. Точно так же, как между мной и Акселем. Оба вы имели передо мной преимущество этих ключевых для человеческой жизни лет, как имеете его и по сей день.