Идеальный официант

Почему Якоб сам ему не написал? Зачем ему понадобилось брать в посредники Эрнеста? Значит, Якобу неприятно самому просить Клингера о помощи, он боится получить отказ? Почему он этого боится? У Клингера есть телефон, у такого человека, как он, знаменитого на весь мир и популярного, непременно есть телефон. Почему Якоб просто не позвонил ему? Номер телефона знаменитого писателя напечатан в телефонной книге, Эрнест проверял, его номер легко отыскать, но, судя по всему, Якоб не позвонил Клингеру. Или Клингер отказался с ним говорить? Клингер отказал Якобу так же, как Якоб отказывал другим? Эрнест еще не распечатал письмо, а мысли его давно уже вертелись вокруг Якоба. Путь к бегству был отрезан.

Эрнест ждал приезда своей кузины Жюли. Она была единственной, с кем бы он мог поговорить о письмах Якоба. Она была единственной, кто мог бы дать ему совет, однако он ее об этом не попросит. Об этом и подумать нельзя. Взаимопонимание между ними основывалось на его молчании. Ее очень мало интересовали его личные дела.

Жюли разъезжала по курортам одна. Уже двадцать лет подряд она каждый год ездила в Швейцарию, двадцать лет подряд ее муж, владелец фабрики детских игрушек, оставался дома в Париже. Сейчас дети уже выросли и уехали от родителей. Под предлогом лечения суставов один раз в год она уезжала на курорт в Цурцах, где на самом деле она побывала всего один-единственный раз, для того чтобы составить представление о местности и курсах лечения, на случай если у нее спросят об этом дома, а ее муж, который, по-видимому, даже не знал, чем так полезно лечение в Цурцахе, местностью вокруг курорта интересовался столь же мало, сколь и самочувствием своей жены. Многие годы Жюли останавливалась в небольшом отеле, находившемся неподалеку от квартиры Эрнеста, чтобы там встретиться со своим любовником-англичанином. Ни о чем не догадывающийся супруг отпускал женушку без малейшего подозрения. При Эрнесте она его почти никогда не упоминала.

Когда Жюли и Эрнест хотели свидеться в спокойной обстановке, они встречались у Эрнеста дома или в кондитерской в центре города. Поскольку он мог выбрать время только в воскресенье, встречи происходили нечасто. Однако, хотя они так редко виделись, близость между ними сохранялась, не важно, сколько они не виделись. Тогда как Жюли разговаривала с Эрнестом о вещах, которые дома она не могла обсуждать даже с лучшей подругой, дела Эрнеста они не затрагивали; ни он, ни она о них не упоминали. Эрнест был доволен своей ролью слушателя, и, поскольку Жюли была говорлива, его роль с годами становилась все важнее.

Эрнест любил свою болтливую кузину за то, что во имя обоюдного доверия ему не нужно было поверять ей свои секреты. Поскольку она сама вела двойную жизнь, ее не шокировал его образ жизни, возможно, еще и потому, что ее собственная жизнь не во всем была образцовой. Она просто-напросто игнорировала его наклонности, а значит, не осуждала.

Между тем Жюли не уставала в подробностях распространяться о тайных сторонах своей жизни и обо всех вытекающих из этого трудностях, а Эрнест довольствовался ее искренним старанием терпимо относиться к истинной сущности его жизни, закрывая на нее глаза. Это был ее вклад в их дружбу. Сам же он не видел причины касаться этой темы. Рассказывать было нечего, с тех пор как Якоб уехал в Америку.

Пока Жюли говорила, Эрнест мог молчать, а поскольку он молчал, ей не приходилось вдаваться в такие вопросы, которые касались его и о которых ей было бы неприятно думать, если бы он действительно о них заговорил. Она не хотела его смущать, а он не хотел смущать ее. Это скрепляло их взаимную привязанность, которая, однако, не имела решительно ничего общего с их родственными отношениями. Последние, как им казалось, были скорее игрой случая.

Эрнест ценил ежегодные визиты Жюли, она с удовольствием рассказывала ему о своей жизни. Ее жизнь отличалась от его собственной. Он знал, что она его уважает, и это было больше, чем он мог ожидать от другого человека. Возможно, уважение к его наклонностям являлось той ценой, которую она платила за его молчание. Он никогда не читал ей моралей и не возмущался. Ему было все равно, с кем она встречается и кого обманывает. В то время как она была склонна воображать себя центральной фигурой какой-нибудь трагической оперы, он знал, что его персона не годится даже на второстепенную роль.

Жюли была ему как сестра, она любила его, как старшего брата, со своими тайнами, которыми он не хотел делиться с младшей сестренкой, не желая ее этим обременять. Она была привязана к нему гораздо больше, чем к мужу. И все же странным образом они были друг другу всегда чужими — заговорщики, не имевшие врагов. Казалось, у них вообще нет ничего общего, кроме этих редких встреч; так было даже тогда, когда они сидели в кондитерской, пили кофе и ели пирожные, бросая взгляды на одних и тех же мужчин.