Идеальный мир

Конечно, Мэй не стоило выходить из себя, это ей и пресс-секретарь сказала. Она повела себя некорректно и даже агрессивно, и всё это уже наверняка есть в соцсетях, а завтра будет в газетах, но сколько же можно испытывать её терпение?! Да откуда, ради всего святого, ей знать, почему уже третьи её отношения разрушаются? Если она сама не имеет понятия, по какой причине, имея перед глазами такой пример в лице родного папочки, выбирает себе в спутники сплошных моральных уродов, как две капли воды похожих на её несчастного родителя: несостоявшегося, зависимого и ущербного деспота. Но не будет же она говорить об этом… И не реагировать на эти провокации тоже всё сложнее. Вот и получилось мерзкое, скандальное шоу. С ней, Мэй Каллиган, в главной роли. Где она предстаёт во всей своей неприглядной красе, в образе нервной, раненой, плюющейся ядом гремучей змеи. Ярость клокотала в ней и требовала выхода. Она почти оглушила её. Мэй обводила мутным взглядом шевелящиеся рты, отталкивающие, липкие взгляды, уставленные в её голову или грудь жерла видеокамер, и ей хотелось, что есть силы закричать всей этой отвратительной, жадной до чужого, грязного белья своре гиен: «Я ненавижу вас, будьте вы прокляты!» «Я НЕНАВИЖУ ВАС!!»

Опустив голову, Мэй вертела в тонкой руке пустой стакан. Она подумала о том, чтобы выпить ещё, но при одной лишь мысли, что придётся звать бармена или Тони, что-то говорить, а потом ждать, когда бармен снова уберётся, а телохранитель займёт свою позицию на входе, она помотала головой и отказалась от этого. Был ещё вариант. Можно было просто встать и взять бутылку самой. Но в том-то и дело, что это было совсем непросто. Это означало звуки, целую чёртову пропасть звуков… Она отодвигает стул, Тони напрягается, как сторожевой пёс и делает стойку, она подходит к бару на своих каблуках, попадает под яркое освещение этой большой лампы на длинном шнуре, обходит, цокая каблуками, барную стойку, ищет эту проклятую бутылку, вместе с ней направляется назад… Ещё до того, как она вернётся обратно, наверняка кто-нибудь из её соглядатаев, а скорее всего оба, появятся непременно … А значит, придётся что-то говорить, или даже просто встречаться глазами… А это так утомительно, так мучительно тяжело, так непереносимо тошно. Даже проигрывая всё это только в своей голове, Мэй ужасно устала.

Да что с ней такое!? Почему всё идёт не так, как ожидалось ещё сравнительно недавно?! Откуда эти разочарование, тоска, безнадёжность?! Ей только двадцать пять, а она чувствует себя восьмидесятилетней старухой, которая всё видела, всё пережила и всё испытала.

Мэй полностью ушла в свои мысли. Не то, чтобы она думала о чём-то конкретном. Этого, как раз, она старалась избежать. Скорее, это был один из немногих способов ухода от реальности, который у неё ещё оставался. Самое главное здесь, оно же, правда, и самое трудное, – отказаться от оценочного суждения: себя, своих мыслей, поступков, эмоций. И производить как можно меньше шума. В идеале, добиться полного исчезновения звуков. К этому она пришла совсем недавно. Так ей было гораздо проще воспринимать окружающую действительность. И зависать подобным образом она могла бы, наверное, долго, выбирая, как только представлялась такая возможность позицию наблюдателя. Оставаясь внутри спасительного кокона, и глядя на себя и всё происходящее как бы со стороны. Безучастно, равнодушно и отстранённо… Если бы у неё ещё не так редко возникала эта возможность…

Она настолько глубоко ушла в свои мысли, что обнаружила человека возле себя только, когда длинная тень от его фигуры, заслоняющей лампу, пробежалась по плечу, щеке Мэй и волнистым, мрачно-серым облаком легла на её стол. Она заметно вздрогнула и, нахмурившись, посмотрела вверх.

– Добрый вечер, мисс Каллиган, – необыкновенно вкрадчивым, мягким голосом поздоровался человек в тёмном костюме и шёлковой чёрной рубашке без галстука, застёгнутой на все пуговицы. Был он среднего роста, с правильными чертами лица, зачёсанными назад волосами и благообразной бородкой, с пробивающейся в ней кое-где небольшой сединой. На его лице поблёскивали очки в тонкой, золотой оправе и, глядя на тёмные провалы глаз за ними, Мэй ощутила, как неприятной, удушливой волной поднимается в ней откуда-то снизу страх.

– Какого дьявола, – проговорила она сердито, стараясь разглядеть в проходе Тони. Незнакомец в извинительно-просительном жесте поднял к груди обе руки и даже отступил на полшага назад.

– Простите великодушно, мисс Каллиган, но мне совершенно необходимо с вами переговорить, – мужчина вёл себя и говорил чрезвычайно учтиво, но в то же время в нём чувствовалась уверенность человека, который нисколько не сомневается в том, что поставленная цель его будет достигнута.

– Пожалуйста, не переживайте! – мужчина снова приблизился, – Даю слово, что я не ваш сумасшедший поклонник, – продолжил он, всё так же сохраняя на лице светскую полуулыбку, – то есть ваше творчество, безусловно, вызывает у меня определённый интерес, но несколько другого рода… В любом случае, я здесь не за этим…