Идеальная жизнь

— Убила бы тебя! — прошипела она, протянула Алексу пачку рекламных фотографий из «Табу», кучу синих и золотых воздушных шариков и завела его в лифт. Протянула руку и нажала на кнопку седьмого этажа. — И помни, разыграй полнейшее изумление, когда увидишь камеры, но быстро возьми себя в руки и скорми им слезливую байку, достойную еще одной номинации на «Оскар». — Микаэла подмигнула ему и помахала рукой, блеснув лаком крошечных красных ноготков. — Чао! — одними губами прошептала она.

«Сыграть?» — подумал он, и его улыбка поблекла, когда закрылись двери лифта. Он уже играет. Потребовалось все его актерское мастерство, чтобы встретиться с Микаэлой на стоянке и сделать вид, что это всего лишь рядовой рекламный ход. Много лет Алекс старательно избегал больниц, на многие годы похоронив воспоминания о детском отделении больницы в Новом Орлеане. Он зашагал по коридору, и на него начал надвигаться знакомый запах нашатыря и голые белые стены. Мышцы на руке напряглись, словно он ожидал, что вот-вот почувствует укол иглы или дренажа капельницы.

Алекс родился с пороком сердца — обстоятельство, из-за которого он оказался на обочине жизни. Врач из глухомани, который услышал хрипы в его сердце, направил ребенка в городскую больницу, где специалисты смогли бы оценить тяжесть заболевания, но мать Алекса забыла о назначенной консультации (и забывала о них неоднократно), а ведь врач советовал беречь сына, чтобы потом не пришлось сожалеть. «Не бегай, — было велено Алексу. — Не напрягайся». Он помнил, что наблюдал, как остальные дети носятся по сырой детской площадке. Помнил, как закрывал глаза и представлял свое сердце — с красной, как детская валентинка, дыркой.

Алексу исполнилось пять, а ему по-прежнему не разрешали играть во дворе. Целыми днями он смотрел «мыльные оперы» с мамой, которая, казалось, не замечала его — или ей было просто на все наплевать. Однажды дама с белокурыми, как у феи, волосами прижалась щекой к груди мужчины и пробормотала: «Я люблю тебя всем сердцем». После этого Алекс, когда представлял свое сердце, видел уже не только дыру. Он видел также размер убытков: вся любовь, которую он испытывал к людям и получал от них, вытекала через это решето.

«Ничего удивительного», — решил Алекс, виня только себя в родительском безразличии, как маленькие дети приходят к искаженным выводам о произошедшем. Тогда впервые Алекс решил быть другим человеком. Чтобы не искать недостатков в себе, он стал притворяться, что он хулиганистый пират, альпинист, президент. Делал вид, что живет в нормальной семье, где родители за ужином интересуются, как у него прошел день, а не злобно шипят на акадийском диалекте французского. В восьмилетнем возрасте, когда его объявили здоровым, он воплотил свои фантазии в жизнь, предпочитая быть кем-то ярким и сильным, а не тем испуганным мальчишкой, которым был на самом деле.

Он убедил себя, что невосприимчив к боли, что у него есть все задатки супергероя. Он вспомнил, как держал ладонь над горящей свечой, ощущая, как кожа покрывается рубцами, вбирает в себя огонь, убеждая себя, что человеку, способному выдержать подобные испытания, нипочем безразличие матери и насмешки отца. Он мастерски научился верить в то, во что заставлял себя верить. Откровенно говоря, за тридцать лет Алекс так научился прятаться за масками, что ему пришлось бы хорошо поднапрячься, чтобы вспомнить, что же останется, если все маски будут сброшены.

Благодаря своему прославленному хладнокровию, он отмахнулся от воспоминаний и решительно принял сложившуюся ситуацию. Да, это была больница, но она не имела к нему никакого отношения; не играла никакой роли в его жизни. Он просто сделает свою работу, притворится, что ему здесь нравится, а потом уберется отсюда ко всем чертям.

Алекс совершенно не удивился тому, что пришлось пробираться к детям сквозь толпу врачей и медсестер. Он вежливо улыбался, украдкой поглядывал поверх их голов и прикидывал, как бы побыстрее пройти в палату, чтобы создалось впечатление, что он бывал здесь уже не раз. Его тянули за куртку, говорили, как любят тот или другой его фильм. Все называли его Алексом, как будто факт, что они два часа сидели в темном кинотеатре и таращились на его изображение на экране, давал им повод считать, будто они знакомы всю жизнь.

— Благодарю вас, — бормотал он. — Да, спасибо.

Алексу удалось дойти до детской палаты, где лежали раковые больные, когда за углом его окружили камеры. Он одарил их довольно долгим взглядом, чтобы было заметно легкое неодобрение, а возможно, и удивление, но быстро оправился и, учтиво улыбнувшись, сказал, что его ждут дети.

К тому, как выглядели дети, Микаэла его не подготовила. Одного проклятого взгляда было достаточно, чтобы он снова превратился в пятилетнего мальчика, дрожащего в тонюсенькой пижаме в ожидании, пока доктора напророчат ему будущее. Неужели он тоже так выглядел?