Читаем Идеал воспитания дворянства в Европе, XVII–XIX века полностью

Хотя поиск воспитателей для русской аристократии производился очень тщательно, как показал, например, В. Берелович[570], нередко можно наблюдать несоответствие между воспитательными взглядами родителей или их окружения и мировоззрением воспитателя. Конечно, можно указать на социальное происхождение воспитателей. Они очень редко сами были дворянами (такие случаи встречаются в период Французской революции), а в большинстве своем происходили из слоев, которые мы с долей условности можем назвать буржуазными. Авторы воспитательных планов, которые я анализирую в этой статье, принадлежали в основном к семьям третьего сословия, обладавшим определенным социальным статусом и высоким уровнем образования. Жильбер Ромм (Romme) родился в семье прокурора суда в Риоме[571], имел научные интересы, занимался преподаванием. Пьер-Иньяс Жонес-Спонвиль (Jaunez-Sponville) по прозвищу Жам (James) был сыном архитектора, занимавшего видную должность на службе короля (entrepreneur des bâtiments du roi) в Меце, а сам занимал судейскую должность адвоката в парламенте[572]. Ниже происхождением был Жак Демишель (Démichel), сын производителя и продавца лимонада и сладостей в Риоме[573], получивший, однако, неплохое образование. Другой профиль у Антониу Нунеса Рибейро Санчеса (Sanches): его отец, крещеный португальский еврей, был зажиточным торговцем, один дядя был доктором, другой – юристом. Однако его учеба (Коимбра, Саламанка, Лондон, Монпелье, Лейден), его многочисленные связи в ученом мире, включая тесное общение с Дидро и людьми его круга начиная с 1760‐х годов, позволяют отнести его к членам «Республики ученых»[574]. Санчеса отличает от остальных авторов также хорошее знание России, где он провел много лет в качестве врача, в том числе при дворе, хотя это было в 1730–1740‐х годах[575]. На это социальное происхождение и профессиональные интересы налагались религиозные убеждения и культура. Ромм не был агностиком, как, вероятно, и Демишель, но религия в целом мало присутствует в их педагогических писаниях и переписке. В то же время оба были из янсенистской среды, которую характеризуют аскетизм и недоверие к светским развлечениям[576]. Санчес был одно время иудеем, затем перешел в католицизм, но рассматривал религию скорее как способ борьбы с суевериями.

В плане воспитания, написанном, по-видимому, для гр. Кирилла Разумовского Санчесом[577] в 1766 году, появляется краткое описание «французского» воспитания. Он пишет, что гувернер

[…] делает все, что зависит от него, для того, чтобы его ученик говорил правильно по-французски и чтобы сумел написать письмо на этом языке; дает ему учить наизусть несколько басен Лафонтена, читать Телемака, какой-нибудь хорошо написанный роман; немного географии без правил, основы истории, которая состоит из имен королей и императоров; поверхностное понятие о геральдике […]; после этого его учат танцу, показывают, как нужно завивать волосы […].

Воспитание прекращается, как только ученик женится и получает место в гвардейском полку или при дворе, пишет Санчес. «За несколько дней он забывает то, что изучил; однако он читает легкие романы [livre de toilette] в течение одного или двух часов, пока ему каждый день завивают и пудрят волосы»[578]. Очевидно, что для Санчеса это поверхностное и бессмысленное обучение[579].

Многие из воспитательных планов включают часть, посвященную физическому воспитанию молодого дворянина. Ко времени правления Екатерины II прогрессивные идеи о физическом воспитании уже проникли в высшее дворянское общество в России, вероятно, поэтому радикальных контрастов в описании этой части воспитания, например, у Екатерины II и Бецкого и у гувернера в семье бар. Строгановых Жака Демишеля мы не увидим: и в первом и во втором случае рекомендуется свежий воздух, движение, здоровое и легкое питание…[580] Однако у Демишеля было немало претензий к физическому воспитанию в семье бар. Строгановых, в которую его пригласили гувернером: его воспитанник ел, когда ему хотелось, много спал, мочился в постель, у него был земляной цвет лица. Гувернер полностью меняет режим ученика, однако в родительском доме это было трудно сделать, поэтому он покидает его с учеником, когда возникает такая возможность[581]. О необходимости простой пищи и правильного режима пишет и Хайнрих, или Анри, Йохель в своем плане, составленном в 1795 году по просьбе члена императорской семьи, возможно великого князя Павла Петровича[582].

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология