Читаем Идеал воспитания дворянства в Европе, XVII–XIX века полностью

Если, однако, оставить за скобками эти общие для всех дворян наследственные привилегии, то окажется, что с точки зрения собственности, власти, общественного и политического влияния дворянство представляло собой в высшей степени стратифицированную социальную группу. В целом эту стратификацию, многоступенчатую и полную нюансов, можно свести к следующей довольно простой типологии. Магнатами назывались титулованные аристократы, крупнейшие землевладельцы, хозяева латифундий, чьи владения включали в себя целые деревни с прикрепленными к ним крепостными крестьянами, а также городские поселения, подлежащие особому налогообложению. Старинная аристократия к XVIII веку состояла из князей (королевской крови), герцогов, графов и баронов, хотя баронское достоинство понемногу (в особенности в XIX веке) начали жаловать и богатым патрициям, и ученым (и даже евреям). За магнатами следовали дворяне средней руки, нетитулованные, но обладавшие большими поместьями с прикрепленными к ним крепостными крестьянами и пользовавшиеся большим влиянием на местном уровне. Именно из этих состоятельных – bene possessionati – дворян формировались органы управления в графствах, составлявшие основную опору провинциального дворянства. Наконец, значительная часть более мелких дворян вела скромный образ жизни, возделывая принадлежащие им небольшие участки земли. Некоторые из них обеднели до такой степени, что не владели никакой собственностью (такие дворяне именовались «армалистами») и были вынуждены наниматься батраками к богатым господам, идти на государственную службу или в церковь. «Мелкое дворянство» составляло не менее 75 процентов общей численности всего сословия. Если в целом в королевстве, согласно переписи 1787 года, насчитывалось 394 тысячи дворян (в том числе 19 тысяч в Хорватии и 64 тысячи в Трансильвании), то титулованная аристократия включала в себя всего 209 семей. Таким образом, магнаты составляли менее одного процента дворянства в целом[208].

Дворянство делилось и по другим признакам, таким как этническая (определяемая родным языком или самосознанием), а также, начиная с XVI века, конфессиональная принадлежность. В результате различных исторических процессов, в особенности борьбы за независимость от империи Габсбургов (частью которой Венгрия стала в 1526 году) и параллельных попыток добиться для протестантской части дворянства равноправия с католическим большинством, основу венгерского дворянства позднефеодального периода составляли мадьяры, соседствовавшие с некоторым количеством словаков, немцев и других, меньших по численности этнических групп. Хотя высшая аристократия осталась католической (или со временем обратилась в католичество), среди мелкого дворянства было заметно больше протестантов, то есть кальвинистов, лютеран или унитариан (разновидность антитринитариев, оформившаяся среди трансильванского дворянства).

До некоторой степени эта фрагментация дворянства отражала фрагментацию всего населения, что соответствовало распространенному в Европе в эпоху Религиозных войн принципу cuius regio, eius religio, «чья страна, того и вера». Именно поэтому, несмотря на успехи Реформации и не менее значительные достижения католической Контрреформации, население Венгрии к началу XIX века оставалось очень разобщенным в религиозном плане: католики (около 47 процентов всего населения), кальвинисты (около 14 процентов), лютеране (около 7 процентов), греко-католики и православные (около 25 процентов), унитариане и др., в том числе растущая доля евреев-иммигрантов. В этническом отношении население королевства было еще более пестрым: согласно оценкам того времени, носителей венгерского языка было лишь около 40 процентов[209]. Таким образом, мадьяры не составляли большинства населения в стране, хотя дворянство, правившее ею, состояло преимущественно из мадьяр.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология