Он посмотрел на ее осунувшееся лицо, на морщинки, залегшие в уголках тонкогубого рта, на руку, все еще глупо комкавшую на животе полинялый халат.
– Дело не во мне, Джордж. Подумай о том, что будет с тобой. Ты укрываешь убийцу. Подумай о детях.
– Да, Рози…
– И о своей работе. Ты только что получил повышение. Мы как раз намеревались купить новые портьеры в гостиную. Зеленые, которые ты всегда хотел.
– Да, Рози.
– Тебя же выгонят из компании, как только узнают об этом.
– Нет, Рози.
Он оглянулся в надежде на слово, на взгляд женщины в черном. Он хотел, чтобы она приняла решение. Однако та не шевельнулась, словно бы сцена вовсе не касалась ее.
– Подумай о детях, Джордж.
Он не ответил.
– Мы ведь были счастливы с тобой, правда, Джордж?.. целых пятнадцать лет.
Он представил себе темную ночь за окном, и за ночью этой бесконечный мир, неведомый и грозный. Он любил свою комнату. Рози полтора года шила для него это самое одеяло. А у женщины этой были светлые волосы… холодные, золотые, к которым никто не смел прикоснуться. Рози связала ему ко дню рождения тот самый галстук в синюю и зеленую полоску, что лежал теперь на комоде. В другой женщине, в ее тонких белых ладонях чувствовалось нечто бесчеловечное. Пройдет еще один год, и Джорджу-младшему пора будет поступать в среднюю школу; и он часто думал о том колледже, в котором Джордж-младший будет носить черную мантию и забавную квадратную шапочку. Улыбка этой женщины причиняла ему боль. Рози пекла превосходные оладьи, в точности такие, какие он любил. Помощник бухгалтера всегда завидовал ему, всегда хотел стать заместителем директора, и теперь он обошел этого типа. Гольф-клуб предоставлял возможность завязывать самые лучшие в городе связи, притом среди самых лучших его членов, солидных респектабельных людей, отпечатки пальцев которых не хранятся в полиции и портреты их не появляются на первых страницах газет по подозрению в убийстве. Эта женщина говорила ему о темной и пустынной улице, на которой ему будет хотеться вопить… вопить… вопить… А Рози была ему доброй женой, трудолюбивой, терпеливой и верной. Жить ему оставалось лет двадцать, а может быть, тридцать, не более того. A потом жизнь будет кончена.
Он повернулся к женщине в черном костюме.
– Простите меня, мисс Гонда, – произнес он уже голосом деловым, каким заместителю директора надлежит обращаться к секретарше, – но в сложившихся обстоятельствах…
– Понимаю, – проговорила Кей Гонда.
Подойдя к комоду, она надела свою шляпку, надвинув ее на один глаз. Потом натянула перчатки и взяла с постели сумочку.
Все трое молча спустились по лестнице, и Джордж С. Перкинс открыл дверь. Кей Гонда повернулась к миссис Перкинс.
– Простите меня, – сказала она. – Я ошиблась адресом.
Стоя на крыльце, они проводили взглядом уходившую по улице изящную черную фигуру, наконец, под светом фонаря блеснули золотые волосы.
Джордж С. Перкинс обнял жену за талию.
– Мама спит? – спросил он.
– Не знаю. Но почему ты спрашиваешь?
– Я подумал, что нужно зайти и поговорить с ней. Подлатать отношения. Она лучше меня знает о том, какой «Фриджидэр» надо покупать.
3
Джереми Слайни