Читаем Языковая структура полностью

Звук, взятый сам по себе, как результат функционирования артикуляционно-акустического аппарата, есть нечто самостоятельное, нечто изолированное от других звуков и тем более от всего прочего, а потому заслуживает собственного и вполне специфического описания и определения. Такой звук, взятый, в отличие от всех прочих звуков, звук как именно звук, уже не является звуком вне всякого анализа, т.е. не является звуком в глобальном смысле слова. Звук, взятый в таком самостоятельном виде, является также и понятием данного звука, т.е. звуком, имеющим свой собственный смысл и свое собственное значение. Такой звук уже не есть просто результат функционирования артикуляционно-акустического аппарата. Такой звук есть уже осмысленный звук, в его создании действует не просто артикуляционно-акустический аппарат, но и определенного рода смысловая функция.

Однако осмыслить что-нибудь – это значит подвести его под нечто общее, а его самого рассматривать как единичное проявление этой общности. Когда мы говорим «Иван есть человек» или «Жучка есть собака», то подобного рода суждения только в том случае будут суждениями, когда сказуемые этих предложений будут указывать на нечто общее, а подлежащие – на то или иное единичное проявление этой общности. Иначе никакого суждения у нас не получится. Точно так же, когда мы говорим «а есть а», это значит, что какое-то глобальное, смутное и непонятное «а» мы поняли именно как «а», а не как что-нибудь другое. Но это обязательно значит и то, что сказуемое в данном случае мы привлекли как некую общность, осмысливающую все подпадающие под нее единичности, и подлежащее «а» уже перестали понимать как нечто глобальное и нерасчлененное, как нечто туманное и бессмысленное, но стали понимать как нечто получившее для себя определенный смысл, как нечто теперь уже осмысленное. Назовем это подведение единичного под общее и функционирование общего как чего-то, дающего смысл соответствующему единичному, актом сигнификации. Эта сигнификация есть, следовательно, смыслополагание, и ему принадлежит смыслоразличительная функция. Звук «а» был чем-то глобальным и смутным, пока мы его не понимали как именно «а». Но когда это «а» поняли именно как «а», мы его уже осмыслили как «а», т.е. совершили не только артикуляционно-акустический акт, но еще и акт сигнификации.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки