Читаем Языковая структура полностью

Третье отличие теории Дж. Лайонза, а именно опора на контекст, тоже не может вызывать сомнений, потому что слово, взятое вне контекста, действительно, либо очень мало, либо является источником для возможных значений. Здесь нужно сказать, что связь с контекстом все-таки указывает на некоторого рода отношение, характерное для значения, так что понятие «значение» нельзя совсем отрывать от понятия «отношение», как это делал Дж. Лайонз раньше. Правда, то отношение, которое характерно для значения – есть отношение совершенно особого рода. Оно настолько интуитивное и непосредственное, что тот, кто пользуется тем или другим значением слова или комплексом звуков и слов, совершенно забывает все эти отдельные звуки и слова, и для выражения значения они ему совершенно не нужны и могут только разрушить цельность и непосредственность значения. Кроме того, контекст слова хотя и необходим для понимания значения, тем не менее он является слишком общей языковой категорией. Если мы возьмем две фразы: «Я рассматриваю картину» и «Я рассматриваю дом», то общий языковой контекст русского языка после слова «рассматриваю» требует прямого дополнения в винительном падеже. Однако это не значит, что «картина», «дом» и вообще все, что я рассматриваю, есть обязательно одно и то же. Контекст говорит здесь только о прямом дополнении, и в этом отношении он весьма глубоко определяет нам значение данного глагола. Но полного и окончательного определения данного глагола в смысле его дополнения контекст не дает. Поэтому, как ни велика роль контекста для значения слова, она все-таки не сводится на ту или иную систему контекстуальных отношений. Тут Дж. Лайонз немножко подзабыл свое же собственное учение о том, что во всяком значении слова всегда есть какой-нибудь свой, ни на что другое не сводимый, интуитивный элемент, хотя бы и самый общий, но всегда интуитивно ясный.

Наконец, Дж. Лайонз вводит различение между значением (смыслом, или, как он еще выражается, интенцией) и аппликацией (референцией, или экстенцией). В чем тут дело?

Это последнее, то есть различение референции («экстенции», денотации), с одной стороны, и значения («интенции», смысла), с другой, восходит в современной лингвистике к Фреге[144]. Немного проще и понятнее из этих двух терминов первый. Для его усвоения достаточно принять лишь существование, наряду с языком, некоего «внешнего», «объективного» мира, к элементам которого приложимы единицы языка, при установлении более или менее однозначных соответствий между языком и «объективным» миром. Дж. Лайонз именует эту приложимость языка термином «аппликация».

«Там, где между единицей языка и наблюдаемой характеристикой ситуации (вещью, личностью или свойством, или классом вещей, лиц или свойств) устанавливается отношение референции, говорится, что эта единица апплицируется к данной сущности или классу сущностей».

Выражено это у Дж. Лайонза тоже не очень ясно. По-видимому, аппликацией значения является для него вообще приложимость значения к той или другой вещи, или вообще возможность понимать данную вещь в том или другом ее значении. Здесь необходимо сказать, что понятие аппликации тоже не вполне соответствует декларированной у Дж. Лайонза теории семантики как чисто языковой теории. Получается так, что среди всех отношений, которыми определяется значение данного слова, огромную роль играет также и денотативная предметность. Но если это действительно так, то нельзя говорить о значении слова как о системе внутриязыковых отношений. И зачем было тогда городить весь огород, если каждое слово всегда предметно соотнесено с объективным миром или, по крайней мере, с тем миром, который кажется объективным? Значит, для Дж. Лайонза, в конце концов, все остается благополучно на своих местах: всякое слово всегда так или иначе денотативно, и всякое слово всегда так или иначе связано с языковым контекстом. Здесь можно только дружески пожать руку мистеру Лайонзу и расстаться с ним вполне спокойно и беззаботно.

Гораздо сложнее обстоит дело, по Дж. Лайонзу, со значением (смыслом) слова, рассматриваемым до его аппликации. Расхождения между различными теоретиками здесь, однако, настолько велики, что надежная база соглашения между ними, по Дж. Лайонзу, крайне узка.

«Если мы скажем, что теория значения имеет дело с такими понятиями, как синонимия и аналитичность, мы исчерпаем все пункты, по которым они (философы и логики) соглашаются здесь между собой»[145].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки