Читаем Языковая структура полностью

Наконец, для определения модели оказывается необходимым еще «понятие разбиения множества элементов на подмножества». «Иначе говоря, обычно считается заданной некоторая система подмножеств исходного множества, и для каждого элемента указано, к каким множествам он принадлежит» (с. 11).

Все это определение языковой модели (по нашему счету, уже пятое) усыпано математическими понятиями («множества», «подмножества», «упорядоченность», «разбиение» множества на подмножества), которые никак не определяются у автора книги. Что же остается делать лингвисту, не знакомому с математикой? Сам же автор обещал изложить нам математическую лингвистику так, чтобы она была понятна для лингвистов. Почему же в таком случае он оставляет эти математические понятия решительно без всякого объяснения? А между тем, если бы автор постарался объяснить эти сложные математические понятия, то здесь вскрылся бы основной характер понятия модели, упущенный автором книги в приведенных выше пяти определениях модели. К сожалению, в данном месте, не вскрывая наших собственных построений, мы можем рассуждать только догматически. А догматически вся эта теория множеств и их разбиение на классы есть не что иное, как теоретико-множественное учение о структуре, т.е. о том понятии, которое автор книги либо вообще не употребляет, либо употребляет в обывательском смысле. Но можно ли построить теорию языковых моделей, не вводя принципа структуры в это построение?

Впрочем дело здесь, к сожалению, не только в разъяснении математических понятий и даже не в отсутствии принципа структуры. Допустим, лингвист решил проштудировать какой-то небольшой курс, посвященный теории множеств. И, допустим, он добился ясного представления того, о чем говорит здесь автор книги. Все равно долгожданного им определения языковой модели он не получит. И вот почему:

Указываемые в книге три момента языковой модели (в этом ее, как сказано, пятом определении) даны в такой отвлеченной и взаимно изолированной форме, что объединить их в единое понятие модели никак не представляется возможным.

Во-первых, какое отношение или какая связь между исходным элементом и кортежом элементов? Если все это оставить в такой изолированной форме, то подобного рода моменты определения относятся решительно к любым объектам реального мира.

Во-вторых, эта отвлеченность взаимно изолированных и только арифметических перечисленных моментов определения модели получилась у автора потому, что он понимает языковую модель как нечто плоское, нерельефное, самостоятельное и коррелятивно ни с чем не связанное. Тем не менее модель относится к тому кругу понятий, само определение которых не может осуществиться без соотношения их с другими понятиями, для них коррелятивными. Ведь нельзя понять самое слово «план», если при этом не иметь в виду, что всякий план нечто планирует. Нельзя понять, что такое «чертеж», «рисунок», «образ», «образец», «репродукция» и т.д., если не учитывать того, что существуют какие-то предметы или оригиналы, в отношении которых употребляются зафиксированные в этих терминах понятия. К числу этих понятий относится и понятие модели. Для всякой модели нужен тот или иной оригинал, который определенным образом воспроизведен в данной модели. Может быть, то, что автор называет исходным элементом модели, и есть этот ее оригинал или прообраз, ее принцип? Неизвестно. Или, может быть, языковая модель есть только сокращенное воспроизведение того или другого языкового явления, перенесенная таким образом из общеязыкового субстрата в область логического аппарата нашего мышления? Неизвестно. Или, может быть, это есть перенесение не в область логических определений, но в область материально-технической аппаратуры? Неизвестно. И вообще читатель разбираемой нами книги может тут гадать и фантазировать сколько ему угодно, но понять из даваемого автором изложения, чтó такое языковая модель, ему все равно не удастся. Автор книги поступает здесь так, как поступал бы тот, кто давал бы определение часового механизма путем простого перечисления составляющих его частей, без указания общего принципа, который лежит в основе часового механизма, и без разъяснения взаимной связи отдельных частей этого механизма.

В дальнейшем идут указания на разные типы языковых моделей. Можно было бы спросить: о каких же типах языковых моделей будем мы говорить, если неизвестно, что такое сама языковая модель?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки

Все жанры