Язык жестов

красота остается совсем одна
и клянет себя дотемна
что вот, дескать, румяна была, да на
тебе: вышла, вишь, не годна
и сидит у окна холодна, бледна,
ни жива сидит, ни жена.
а вокруг расцветает ее весна
и после еще одна.

так сидит она, как война страшна,
корешок на пути зерна.
словно снегом, болью занесена
или льдом полна
и не видит мира, что в ней до дна
и хранит ее имена,
и не знает, что расцветет весна,
и с нею – еще одна.

«Глянцевая блондинка с матовым цветом лица…»

Глянцевая блондинка с матовым цветом лица,
стройная красавица с миндалевидными ногтями,
лучистой улыбкой и запахом дорогого тела;
светский обозреватель двадцати с лишним лет
в десяти с лишним изданиях
(правда, лишнего уже многовато),
с забавной привычкой щуриться на сигаретный дым,
с небрежной манерой вождения,
с искусанными губами.

Разговаривает с друзьями бывшего любовника.
Их четверо, приехали из Риги, не были полтора года;
все изменилось, хотя не очень, хотя ты – больше всего.
Он сам не приехал; не смог; много заказов, сплошные съемки.
После пятой сигареты один из них кладет ей руку на плечо;
после шестого коньяка ей кажется, что уже полночь.
Она выросла и похорошела; они стали как будто младше.
Все продолжается – «детка», потрепать по затылку, пересмеять друг друга.
В шутку они считают ее зарплату – сначала в евро, потом – в латах.
Потом никто уже не смеется.

Завтра утром они отправятся в свою страну,
в его Ригу.
Соберутся вместе в каком-нибудь кафе:
как съездили, какие новости, как там все.
Кто-нибудь не удержится и расскажет:
зарплата в латах не умещается в воображении
сетевого копирайтера рядового агентства,
хватило бы на квартиру,
высокие потолки, большая кухня.
Миндалевидные ногти, матовый цвет лица.
Много заказов, не смог приехать.
Работал даже в выходные, на ветру
плакал, пальцы примерзали к спуску;
теперь вот сидит в кафе с друзьями, еще немного – и скажет:
«А полтора года назад я ее трахал».
И будет совершенно прав.

Одиссея