Язык и человек

Своеобразную и интересную трактовку отражения принципа эгоцентризма в языке предложил И.А. Бодуэн де Куртенэ в своей статье «Язык и языки» (1904 г.). Он употребляет в ней общий термин «эгоцентризм», подразделяя его на «субъективный» и «объективированный». К отражению первого типа эгоцентризма он отнес: а) применение «закона перспективы», согласно которому «по мере удаления от места, на котором мы находимся или на котором себя чувствуем, различия между предметами становятся все меньшими и все более исчезают, более отдаленное ассимилируется и поглощается более близким. Отсюда множество, состоящее из одного только 1-го лица (я) и из других лиц единственно только 2-х (ты) и 3-х (он, она), воспринимается как 1-е лицо множественного числа (мы); множество же, состоящее хотя бы только из одного 2-го лица (ты), в соединении со многими 3-ми лицами, воспринимается как 2-е лицо множественного числа (вы); б) всевременное значение формы настоящего времени (типа: птицы летают), которое он назвал «усиленным настоящим», видимо, имея в виду то, что его устанавливает говорящий. Под «объективированным эгоцентризмом» И.А. Бодуэн де Куртенэ понимал «эгоцентризм общественный, массовый (стадный), эгоцентризм учреждений и господствующих воззрений на взаимные отношения, с одной стороны – между людьми и другими существами, с другой – между разными группами и классами человеческого общества». Этот эгоцентризм отражается, по его мнению, на наличии в языках категорий грамматического рода, выражающих различие двух полов и отсутствие пола (мужской, женский и средний), и на «привилегированном» положении форм мужского рода как проявлении привилегированного положения лиц мужского рода, когда во множественном числе формы женского и среднего рода ассимилируются и поглощаются формой мужского рода: в русском правописании прилагательные во множественном числе имеют «мужское» окончание -ие (-ыё), вытеснив особые формы множественного числа женского рода на ~ия (~ыя); в польском языке прилагательные, местоимения и глагольные отыменные образования, относящиеся к лицам мужского рода множественного числа, формально отличаются от соответствующих параллелей, относящихся к предметам и существам женского и среднего рода: например, dobrzy — «хорошие, добрые» и dobre, wysoci — «высокие» и wysokie, ci — «те» и др. [Бодуэн де Куртенэ 1963, X II: 79—81].

В дальнейшем лингвисты стали относить к означаемым эгоцентрического характера и глагольные грамматические категории лица, времени и наклонения. А.М. Пешковский называл их «субъективно-объективными» [Пешковский 1956: 88—91], В.Г. Адмони – «коммуникативно-грамматическими» (Адмони 1955: 11—12], А.В. БоНдарко, вслед за чехословацкими лингвистами, – «актуализационны-ми» с выделением среди них «ориентационных», содержащих в своей семантике отношение к говорящему как точке отсчета при выражении временных и персональных значений [Бовдарко 1976: 50, 60]. С концепцией эгоцентрических грамматических категорий связана интерпретация Р. Якобсоном так называемых «шифтеров» (подвижных определителей, англ. shift – «перестановка, передвижение») в статье «Шифтеры, глагольные категории и русский, глагол», т.е. категорий, характеризующих сообщаемый факт и/или его участников по отношению к факту сообщения либо к его участникам [Якобсон 1972:95—113].

К ним он относил грамматические категории лица, времени, наклонения и засвидетельствованности. Последние две категории Р. Якобсон считал «шифтерами» потому, что они отражают точку зрения говорящего на характер связи между действием и деятелем или целью и на источник его сведений о сообщаемом (по терминологии А.В. Бондарко они являются «неориентационными», так как не включают говорящего как точку отсчета в измерении выражаемых отношений).

Большое значение придавал эгоцентризму в языке Э. Бенвенист, посвятивший этому принципу специальную статью «О субъективности в языке» и ряд других работ, объединенных в разделе книги «Общая лингвистика» под названием «Человек в языке» [Бенвенист 1974]. Под субъективностью в языке он понимал «способность говорящего представлять себя в качестве «субъекта» «в том акте речи, где я обозначает говорящего», осознающего себя в противопоставлении другим [Там же: 293, 296]. Это осознание говорящего как субъекта проявляется в категориях лица, в личных местоимениях и других классах местоимений (указательных), наречиях, прилагательных, организующих «пространственные и временные отношения вокруг субъекта, принятого за ориентир: это, здесь, теперь, завтра и т.д., в категории времени, которая выражает время по отношению к акту речи, а также в перформативных глаголах, являющихся при употреблении одновременно актом выполнения действия говорящим «я»: я обещаю, клянусь, гарантирую....... [Там же: 296—2991.