Язык его пропавшей жены

— В истории языковедения мы можем обнаружить прецеденты подобные ретороманскому, о котором я недавно рассказывал. В конце восемнадцатого века всё чешское городское население давно говорило по-немецки и свой собственный этнический язык не знало. Достаточно сказать, что основоположник чешской поэзии Ян Неруда выучил родной язык только в возрасте восемнадцати лет на курсах в специальном кружке. Чешские говоры оставались лишь в сельской местности, причем крестьяне из разных деревень почти не понимали друг друга. Тогда, видя такую удручающую картину, заботливые чешские интеллигенты по крупицам собрали то, что еще оставалось. В одном «говорильном котле» оказались разные диалекты. Как в «Руманш Гришуна», не к ночи он будет помянут!

— А сейчас уже все равно утро, — сказала Марина. — Пятое июля наступило как-то незаметно.

— Да? — удивился Велемир Радомирович и, отодвинув шторы, выглянул в окно. А рассвет, будто только и ждал этого, хлынув в комнату. — А ведь и правда… Но всё равно, чешский язык никогда не развивался естественным образом на основе господствующего диалекта, — он сказал это так, будто ушедшая ночь была в том и виновата. — Как, например, итальянский — на основе флорентийского, французский — на основе парижского, русский — на основе московского и так далее. Кроме того, в разговорном чешском языке, естественно, отсутствовали многие слова, обозначающие абстрактные понятия. И их пришлось искусственно выдумывать!.. Да сами чехи считают свой язык очень трудным. Еще бы, по тринадцати склонений и спряжений, вместо трех в близкородственном словацком. Даже местные профессора общаются между собой на простом разговорном чешском языке, а не на этом литературно-модифицированном. А «чешский разговорный» — это, чтобы было понятней — язык бравого солдата Швейка. В общем, нужно признать, что язык, кодифицированный в конце восемнадцатого столетия деятелями Чешского Национального Возрождения, до сих пор несет на себе некую печать искусственности.

Яркий солнечный свет почему-то раздражал хозяина квартиры, поэтому он опять задвинул шторы.

— Есть и другие «искусственно-возрожденные» языки. Назову еще два лингвопроекта. Один из них — иврит — оказался исторически более-менее удачным, другой — кафаревус — нет. Когда в конце XIX века Бен-Иегуда начал свою деятельность по возрождению иврита, на этом языке выходили газеты, журналы и книги, но никто из евреев разных стран мира не говорил на нем в быту. Бен-Иегуда решил, что языком его первенца, родившегося в 1882 году, будет иврит. А для этого мать не должна была разговаривать с ребенком. Тогда для ухода за малышом удалось найти женщину, достаточно хорошо говорившую на иврите. А через двадцать лет, к 1902 году, уже каждая десятая семья в Иерусалиме ввела в своем доме этот язык. В древнем языке отсутствовали слова для многих современных понятий. Пришлось их создавать переносом значений древних слов, или от уже существовавших в языке корней по законам ивритской грамматики. Или же комбинированием двух корней. И это был единственный пример в истории человечества, когда язык, на котором практически никто не говорил, вновь стал живым, разговорным.

Покончив с ивритом, Велемир Радомирович перешел к следующему:

— Другой лингвопроект — кафаревус. Уже по звучанию ясно — откуда он родом. Дошла у нас очередь и до греков. К началу XIX века греческий язык претерпел значительные изменения по сравнению с древнегреческим. Упростилась морфология, изменился словарь. Затронуты были даже родовые пласты лексики, которые обычно в любом языке остаются неизменными на протяжении многих веков. А изменения произошли вот по какой интересной и необычной причине, достойной изучения и подражания… Греческий свободолюбивый народ на протяжении многих веков боролся против турецкого ига. И черпал для этого силы в своей славной истории. А патриотический порыв коснулся и языка. Его устный вариант многих не устраивал большим количеством заимствований из других европейских и турецкого языков. Тогда Адамантиос Кораис создал язык, названный им «кафаревуса глосса», то есть «чистый язык».

— Что это такое? — спросила Марина. Она, как ни странно, впитывала в себя каждое слово учителя-нейролингвиста.

— После освобождения Греции от турецкого господства в 1821 году кафаревуса формально стала официальным языком, в то время как «димотики», то есть «народный язык» использовался в повседневном общении. А существовал еще и так называемый язык «обросший шерстью». Но я так и не смог выяснить, сколько ни бился, что он из себя представляет. Ведь на нем сейчас, как и на кафаревусе, не говорит и не пишет ни один нормальный грек.

— А ты, значит, захотел стать «ненормальным»? — посочувствовал Марк Иванович. — Да тебе и хотеть не надо. Сразу видно.