— Лихорадочное состояние, сыпь под мышками, головная боль могут быть симптомами многих других заболеваний. К тому же почему вы должны были подцепить именно Язву?
— Я был на Земле.
— Но ведь уже не первый раз.
— Вот именно, — подчеркнул Валеран. — Вот что вам непонятно: другие добровольцы, тысячи, отказались после первого же полета. И не помогает мысль о том, что у нас совершенная защита, и что наши корабли ждут нас. То, что происходит там… непереносимо. Никакие нервы не могут этого выдержать. Так я думал в первый полет и думал абсолютно искренне. Но я говорил себе, что должен Земле больше, чем другие, что мои предки правили ею, и я вернулся…
— Вот прекрасный пример верности долгу!
— Долг, Арцес? Да вы насмехаетесь надо мной! Долг! Под Двойной Звездой это значит — сочинять как можно более благозвучную музыку, заниматься живописью, это… а, ладно. Во всяком случае, здесь не считают своим долгом ходить по грязи и крови, по лицам мертвецов. А я это делал. Это было необходимо.
— Мне вас жаль.
— Да, вы способны на это, но не в том смысле, как представляете. Когда первый порыв подавляется, все это делается даже слишком легко. Вы, ангелы с Арктура, никогда этого не поймете. Я полагаю, что абсолютное незнание зла, которое способствовало вашей славе, вызовет ваш крах. Но, если Земля уже опустилась в эту бездну…
— Да-да. Продолжайте.
— Не надейтесь, что вам удастся сделать психологический анализ моей личности, Арцес! В мире, где мы живем, Фрейд или слишком стар, или слишком молод. Ну, эти его знаменитые 60 сексуальных символов и прочее! Все это применимо только к Земле. Какой арктурианец мог бы мечтать о шахтах, о шкафах или о палках?
— Мы мечтаем об озерах и цветах.
— Это поэтично и ничего не значит, ведь у вас нет ни стыда, ни желаний. Но оставим это, к сожалению, речь идет не о мечтах. То же самое различие проявляется в наших моральных воззрениях и в том, что называют религией. Ведь Земля — единственное место во вселенной, где появилось понятие греха, порчи, заложенной в нас так глубоко, что седой патриарх и молодая мать, король и ребенок, едва родившись, одинаково расположены к ней. Арцес, я полагаю, что это семя зла, эта порча, существуют в каждом землянине. Именно в этом и заключается наше отличие от всех других гуманоидных рас. Иногда или часто это зло дремлет, оттесняется на задний план тонким слоем запретов, табу, цивилизованностью. Но оно может в любой момент проснуться, и тогда мы пропали.
— Один из ваших мудрецов говорил, что в каждом землянине есть ангел и насекомое, — пробормотал Арцес. — И взращивается это насекомое до уровня сладострастия[23].
— И это тоже, но не это главное. В этой области резвятся различные нимфы и кентавры. А земляне носят в себе более серьезное проклятие, само воплощение зла… такое неизлечимое, что они поверили, будто Бог должен умереть, чтобы искупить их грехи.
— И вы познали это?
— Да.
— И это?..
— Ходить по лицам мертвецов, Арцес. И находить в этом удовольствие.
Наступило молчание. Арцес смотрел на Валерана, на красивую мертвенно-бледную маску с налитыми кровью глазами.
— Симптомы болезни не соответствуют вашим переживаниям, — сказал он наконец. — У вас не чума.
Валерану оставалось только покинуть его и пойти к священнику.
В глубине окраин Самарры, на краю космодрома, еще оставалось множество небольших церквушек древних религий, которые существовали в неустойчивом равновесии, благодаря тому, что было в них несовместимого и редкого, пришедшего из глубины веков: жалости, надежде, мелкой благотворительности. Валеран был знаком с одним космонавтом, который стал монахом, следуя древнему и суровому обычаю. По слухам, он отошел от мира, испытывая муки совести, после того, как в ходе одной из войн уничтожил целую планету, населенную гуманоидами. Это несущественное обстоятельство обнаружилось позднее, и было довольно странно, что он так сильно переживал. Монах жил в корпусе старого звездолета, и власти относились к нему снисходительно. Он выглядел довольно живописно и привлекал внимание многочисленных туристов, довольных, что можно свободно заснять на пленку «остатки тотемических заблуждений жителей Земли». Нос корабля выглядывал из холма, образовавшегося при его падении. Отшельник почти не выходил оттуда — дети с городских окраин приносили к его двери миски с едой, к которой он почти не притрагивался: для пропитания ему надо было немного…
Но Валеран знавал его еще в те времена, когда он, блестящий молодец, больше походил на свободного корсара, чем на приличного космонавта Двойной Звезды. Их корабли бок о бок сражались в глубоком космосе, оба они участвовали в невероятных экспедициях на неисследованных планетах… Этого человека звали Фрэнк Лоран. А потом, постригшись, он принял имя брата Франциска.