Явная угроза

Мелисса Шефер, казавшаяся бледной тенью себя самой, переминалась с ноги на ногу рядом с насупившимся Маликом Абдуалимом, прятавшим руки в карманах. Бывшая девушка Алекса натянула капюшон серого худи по глаза, плакала ли она, было непонятно, но периодически всхлипывала, то и дело сморкаясь в черный платок, контрастирующий с ее очень длинными, хищно выглядевшими ногтями, покрытыми белым лаком. Эти ногти выбивались из образа пацанки и свойского парня. Наверное, наследие воспитания на острове «Белых амазонок».

Как бы там ни было, а Мелисса горевала так, что у Риты отпали последние подозрения в том, что она и есть засланный «крот». За последние дни девушки почти сдружились, и Рите не хотелось разочаровываться в Тиссе. Судьба бывшей «амазонки», рано потерявшей мать и воспитывавшейся отцом-тираном, была не легче, чем у самой Вуд, но Тиссе удавалось смотреть на мир словно не видя его недостатков – такой черты характера Рите очень не хватало.

Нет, Тисса точно не «крот». Да и о Малике такого не скажешь, хотя Алекс, наверное, в первую очередь заподозрил бы их. Ведь они уже предавали его: девушка променяла отношения на красивую жизнь, а парень воровал легендарные кинжалы из кланового хранилища. И это не считая их публичного выступления на Играх – когда Алекс получил тот «нож в спину», Рита готова была убить обоих. Но сейчас стало очевидно, что эти двое сами не свои от переживаний.

У бледного и осунувшегося Малика кожа отдавала зеленью, он не отводил взгляда от пола. Не вынимая рук из карманов штанов, парень угрюмо стоял в стороне и за всю церемонию, кажется, и словом ни с кем не обмолвился.

Тобиасу Ассеру, который вроде бы немного отошел после попадания в Бездну и, услышав о «смерти» Алекса, рванул на крышу, Рита доверяла меньше: свежа была память о том, как Утес, прожженный ганкер, вел себя в песочнице. Черт его знает, как он не просто втерся в доверие к Алексу, но и стал его другом. Парень долго работал на превентивов, а потом взял и вернулся в клан?

Что-то здесь не то, и Рита не раз ловила себя на мысли, что хочет поделиться опасениями с Алексом, но каждый раз велела себе молчать, потому что понимала: сделав так, сама же унизит своего парня. Да, Алекс излишне, на ее взгляд, доверчив и даже наивен, но именно это в нем и привлекало – открытое сердце, такая же улыбка и доброта, которую он неуклюже пытался скрыть за показным цинизмом. И если он определился с отношением к Тобиасу, то она примет ту же сторону. К тому же и Тобиас сейчас выглядел мрачнее тучи, ссутулился и искусал нижнюю губу до крови.

Но тогда кто «крот»? Может, Томоши Курокава? Японец для всех оставался темной лошадкой, даже двумя лошадками, учитывая его раздвоение личности. Сейчас он сделал каменное лицо, и казалось, ему нет дела ни до чего… кроме Энико, молча роняющей слезы на плече Стефани. Томоши утешал девушку, что-то шептал ей, но она не обращала на него внимания.

Кто точно был вне подозрений, так это Ханг Ли. Здоровяк хмурился и сжимал кулаки, его взгляд остекленел. Правды он не знал, а потому переживал искренне – как бы ни пытался парень выглядеть мужественным и непоколебимым, глаза его блестели от слез.

Так же Рита не сомневалась в негражданах, собравшихся на крыше. Жители Калийского дна всегда бурно изъявляли чувства – если радовались, то так, что готовы были выставить на стол последнее, а если печалились и горевали, то так, словно миру пришел конец. «Смерть» лидера, пусть юного, еще школьника, но уже не словом, а делом изменившего их жизни, потрясла всех. Возможно, в их скорби были и опасения за себя, и большая доля эгоизма, но нельзя отрицать, что Алекса здесь любили.

Рита не раз слышала, что говорят о ее парне обычные, не приближенные к верхушке работяги. Им нравилось, что Алекс всегда общается с ними уважительно, если может, не отказывается выслушать и помочь. Даже идею Эда и Ханга дарить каждому имениннику тысячу золотых неграждане приписали Алексу. И, что Рите казалось особенно важным, никто не называл ее парня «мистером Шеппардом» – для работяг он всегда оставался «нашим Алексом», «нашим парнем» или «нашим Скифом». Они на самом деле считали его своим.

Особенно это было заметно по Дьюле, который, по слухам, начал свое знакомство с Алексом со ссоры. С той поры строитель, больше всех из неграждан сблизившийся с Алексом, совсем расклеился. Его мучал артрит коленных суставов, стоять Дьюле было тяжело, поэтому он сел на принесенный стул рядом с гробом, закрыл лицо руками, да так и замер. Словно умер. Только вздрагивающие плечи говорили о том, что Дьюла еще жив. Этот мужчина точно не мог предать…