Яцхен

– Ты слишком много от меня хочешь. Будь благодарен уже за то, что я дружески говорю с тобой несмотря на все то отвращение, которое ты у меня вызываешь.

– Спасибо тебе, барин, – поблагодарил я, удерживая левой нижней рукой хвост. Он рефлекторно пытался вонзиться Джемулану в шею. – Век твоей доброты не забуду.

Шагая рядом с этим сидом, я с ностальгией вспоминал Аурэлиэль. У нее я тоже вызывал тошноту, но она хотя бы отворачивалась, когда блевала.

Джемулану явно не пришлась по душе русская зима. Он держал голову прямо, словно аршин проглотил, недовольно морщил нос и через каждые три шага брезгливо осматривал подошвы ботинок. Сид вынул дыхательные аппараты, которые носил в Вуре, зато прилепил на грудь что-то вроде розового горчичника. Судя по тому, что застегнуть дубленку он не удосужился, эта штука защищает от холода.

В отличие от Джемулана, я не переставал глазеть по сторонам. Приятно для разнообразия погулять по родному миру. Здесь ничего не изменилось – все те же здания, все те же бомжи, все те же граффити на стенах. Вон плакат на столбе висит: «Виталий Хмельин. Я иду сам!» Наверное, очередные выборы – в Думу или еще куда-нибудь. А вон вывеска: «Маникюр, педикюр». Кто-то, правда, стер в надписи запятую и исправил последний «-юр» на «-ов».

Все как обычно, совершенно ничего не изменилось.

В отличие от меня, Джемулан взирал на город пустыми рыбьими глазами. Легкий интерес в них промелькнул только раз – когда мы проходили мимо гурьбы ребят, кидающих друг другу мячик.

– Морковка! – вопил ведущий. – Свекла! Колбаса жареная! Колбаса вареная! Колбаса… тухлая!

Какой-то пацан рефлекторно поймал мяч и тут же его отбросил, но все уже громко веселились:

– А-а-а, тухлую колбасу съел, тухлую колбасу!!!

– Что они делают? – недоуменно спросил Джемулан, проходя мимо.

– Это такая детская игра, – с удовольствием объяснил я. – Я тоже в детстве играл.

– И в чем смысл?

– Ну как сказать…

Вот вы никогда не пробовали объяснить эльфу… сиду из другого мира, как играть в «съедобное-несъедобное»? Задачка не самая простая, уж поверьте на слово. Уж не знаю, во что играют эти остроухие, но Джемулан никак не мог ухватить суть. А когда наконец ухватил, заявил, что это полная глупость.

– Если слышишь что-то съедобное, надо ловить мяч, если несъедобное – отбрасывать? – уточнил он. – И в чем тут веселье?

– Веселье в том, что иногда игрок ошибается и ловит какую-нибудь дрянь, – устало объяснял я. – Таким образом он ее как бы съедает. Это смешно.

Повисла пауза. Потом Джемулан недоверчиво спросил:

– Это у вас считается смешным?

– Считается, – мрачно подтвердил я.

Джемулан закатил глаза с видом «чего еще ждать от этих обезьян».

Мы шли около часа. Я хотел было поймать такси, но вспомнил, что местных денег у меня нет… и вообще денег нет. Не знаю, как с этой проблемой обычно справляются энгахи, но просить помощи у Джемулана не позволяла гордость. Сам он ничего не говорил, только временами косился в мою сторону, словно делая мысленные отметки.

Наконец мы добрались до места назначения. Старого кладбища. Солнце уже село, зато выползла луна, освещая кресты и мраморные плиты.

Джемулан по-прежнему ничего не говорил. Я бы на его месте непременно спросил, какого хрена мы тут забыли, но он помалкивал. Спокойно шагал до самой сторожки – небольшого домика с черепичной крышей.

В окнах горел свет. Я бесшумно поднялся по крыльцу и надавил кнопку звонка, прислушиваясь к происходящему внутри. Там завозились, забормотали и через полминуты дверь распахнулась. На пороге появился плотный краснорожий дядька с выпученными глазами, толстым носом и вислыми усами. Несмотря на мороз, из одежды на нем были только шлепанцы, линялое синее трико, красная майка с портретом Че Гевары и косынка, обтягивающая лысину.

– За хаз мы в этом месяце уже платили, проклятые капиталисты! – воскликнул он, гневно раздувая щеки. – Убирайтеся отсюда во имя КПСС!

Глава 8

Я смотрел на Ефима Макаровича с каким-то даже умилением. Он на редкость туп, ограничен, непрошибаем, въедлив, зануден, придирчив и подозрителен – но мне он по-своему симпатичен. Так бывает симпатичен старый толстый кот, который дерет мебель и обои, везде гадит, постоянно царапается и противно орет… но он живет в квартире испокон веку, так что все к нему привыкли и уже не могут без него обойтись.

– Здрасьте, Никита Сергеевич, – тепло поздоровался я, протягивая руку. – Гляжу, вы за эти полгода ни хрена не изменились. Все такой же… честный и добропорядочный гражданин.

– Шо таке?.. – раздул ноздри Щученко, сверля мою ладонь подозрительным взглядом. – Хражданочка, а мы с вами шо, хде-то раньше пересекались? Шо-то мне ваша физиономия не очень знакома, а у мене все-таки профессиональная, значить, память на лица!

– Полковник, да это же я, Олег, – добродушно напомнил я. – Бритва моя фамилия. Помните?

– Смутно припоминаю похожее ФИО, – неохотно кивнул Щученко. – Только вы, хражданочка, мне мозги-то не пудрите! На товарищу Бритву вы, значить, похожи меньше, чем я, значить, на английскую королёву! Да и голосок у вас, прямо скажем, не тот!