Ястреб халифа

Внутри главного зала горели факелы, разгоняя темноту у подножия алебастровых стройных колонн. Под куполом и в боковых приделах сгущалась тьма. Цокот копыт по плитам пола гулко отдавался в пустоте громадного здания. У самого входа в михраб расстелены были ковры, и на них кто-то сидел. Рядом держали под уздцы нескольких коней, они били копытами по плитам мервского мрамора, подковы высекали искры.

Справа от себя Рукн ад-Дин услышал возглас ужаса – шедший рядом Али Занди не сдержался и, ломая руки, упал на колени. Конвойные залаяли, защелкали плетями, но старик не отрывал взгляда от чего-то впереди себя и рыдал, утираясь рукавами. Ад-Дин проследил его взгляд и еле удержался на ногах: арка михраба с именами Всевышнего была вся оббита – золоченую вязь по ее ободу расколотили в прах, оставив белеющие, как переломанные кости, сколы.

Джунгар гаркнул по-своему и перетянул спину Али Занди нагайкой. Старик вскрикнул, степняк снова замахнулся – и тут по залу хлестнул злой окрик. Из тьмы свистнуло – и конвойный без звука упал с коня со стрелой в груди. Двое джунгар, не обращая внимания на свалившегося товарища и поскакавшего во тьму коня, подхватили Али Занди под локти и понесли вперед.

У края ковра послов грубо пихнули в спину, заставляя встать на колени. Рукн ад-Дин склонил голову, не решаясь ее поднять, – от их смирения сейчас зависела жизнь тысяч людей.

– Зачем вы здесь? – звякнул над ними нечеловеческий голос.

Среди цоканья, лошадиного храпа, злых выкриков и гулкого топота копыт – в боковом зале ловили сбежавшего коня – Рукн ад-Дин хорошо слышал хриплое дыхание своих товарищей. По лицу бежал пот. Что ж, нужно решаться.

– О господин…

– Чей? – В голосе звучала ледяная, как снег на пиках Паропанисад, злость.

С носа старика упала и разбилась о гладкий мрамор капля пота.

И он решился:

– О самийа! Среди тех, кто ждет решения своей участи в цитадели, есть виновные – и есть невинные. И даже среди тех, кто давал присягу эмиру аль-Валиду, не все виновны.

– Да неужто?

– Люди исполняли приказы тех, кто пришел в город и взял их души в кольцо копий. Мы провозглашаем хутбу на те имена, которые нам подают пятничным утром, о самийа. Ты травишь волками овец, о Тарик.

Рукн ад-Дин поднял голову. Нерегиль сидел не далее чем в трех шагах от него. Бесстрастное лицо не выражало ничего. Только глаза были живыми – злые. Очень злые. Старый имам встретил их взгляд – и выдержал его, именем Справедливого.

Наконец бледные губы разомкнулись:

– Зачем вы здесь?

– Почтенные старейшины предлагают сдать цитадель, о Тарик.

– Как же у них получится сдать цитадель с тысячью гвардейцев, да еще и полную воинов ополчения?

– Они взяли градоначальника и каидов под стражу – и готовы выдать их тебе на суд и расправу, когда ты того пожелаешь. Ополченцев больше, чем воинов гарнизона, и они хотят сдаться.

Нерегиль расхохотался.

Его издевательскому смеху вторили те, кто сидел на коврах за его спиной и стоял вокруг, – джунгары хлопали себя по бедрам, кони храпели и испуганно ржали, вздергивая морды.

Отсмеявшись и утерев рукавом выступившие на глазах слезы, нерегиль прищурился – и вдруг спросил:

– А тебе почему противно передавать мне эти условия?

Ну что ж, видно, все равно никому не выжить. Начистоту так начистоту:

– Я полагаю, что это подло – предавать своих защитников, о Тарик. Ирар ибн Адхам и Аббас ибн Раббьях готовы были положить жизни за жителей этого города.

– Вот кого я повешу с большим удовольствием, так это их, – криво усмехнулся Тарик. – Причем не за измену халифу. А за нерадивость. Я учил их прежде всего думать о людях из окрестных вилаятов и о тех, кто не может укрыться за стенами. А они оставили их на произвол судьбы. Плохой градоначальник из твоего Ирара ибн Адхама. Этому городу нужен новый наместник.

Имам Пятничной мечети лишь поник головой.

– А может, тебе и кади со сборщиком налогов жалко, а, старик?

– Никто не знает своего ответа на Страшном суде, о самийа. В одной старой книге сказано: хорошо получить воздаяние в этой жизни, чтобы не оставить возмездие на Последний день. Но там же и сказано: если ягненок погибнет на берегу Нарджис – ей-ей, за это в день Страшного суда спросится с тебя.

Тарик хмыкнул. И спросил:

– И что же ты предлагаешь мне сделать, о Рукн ад-Дин?

– Пощадить всех, кто желает сдаться на твою милость, – тихо, но внятно ответил имам.

– А что, ибн Адхам и ибн Раббьях готовы сдаться?

– Они не верят в твою милость, о Тарик.

Нерегиль надолго задумался.

А потом язвительно проговорил:

– Странный ты человек, Рукн ад-Дин. На твоих глазах за эти два дня убили тысячи людей, а ты пролил слезы лишь по дурацкой исписанной бумаге. Почему?

– Эта книга учит людей быть милостивыми. Сжигая ее, мы уничтожаем урок милосердия.

– Милосее-ердия… – зло передразнил его нерегиль.

И снова замолчал. Потом махнул рукой:

– Ладно. Я отправлю к воротам крепости гонца с известием, что принимаю ваши условия. Предателей казнят – таковым уже ничего не поможет, даже твоя книга. Градоначальника я велю повесить тоже – он лишний на этой земле, пусть встретится с вечностью. Но я пощажу их сыновей и их харимы.