Ястреб халифа

Наплевав на маячивших на террасе слуг, Айша откинула с лица царапающий золотой вышивкой платок. И обняла Тарега за шею, привлекая к себе, гладя волосы и спину:

– Нет-нет, ничего подобного не случится… Потерпи, потерпи еще чуть-чуть, все будет хорошо, ты выдержал девять лет, а теперь у тебя есть я, и осталось совсем чуть-чуть, не надо отчаиваться, нужно всегда надеяться на лучшее…

Не переставая гладить мягкие черные пряди, Айша скосила глаза – расписанная сине-зелеными узорами пиала стояла справа от нее. Джамбия сверкала хищным полумесяцем лезвия. В пруд выкину, решила женщина и, целуя горячую от солнца макушку на уткнувшейся в плечо голове, потянулась к кинжалу.

Тарег перехватил ее запястье мгновенным невидимым движением:

– Ай!

Легонько отстраняясь, нерегиль отвел ее руки.

– Прошу тебя, убери оружие, – твердо глядя ему в глаза, сказала Айша.

Криво усмехнувшись, он взялся за рукоять кинжала:

– Боишься, да?..

Айша завороженно глядела на поднимающееся в его руке полированное до зеркального блеска лезвие.

– Вот этого боишься?!

Она дико крикнула и схватила его за руку – но не успела:

он злобно, глубоко полоснул себя по вывернутому запястью. И сунул ей под нос:

– Смотри!

Оцепенев от ужаса, Айша увидела: вместо крови из ровных краев раны выступило лучистое золотистое сияние – и порез сомкнулся. На белой коже не прибавилось шрамов.

– Я даже умереть не могу! – крикнул он. И прошептал: – Я осквернен, Айша, осквернен этой Клятвой…

Возмущение придало ей сил, чтобы овладеть собой:

– Да что ты такое говоришь! Если бы не ты, аш-Шарийа уже давно бы превратилась в пустоши и выпасы! А я была бы в лучшем случае рабыней кочевника: днем чистила шкуры, а ночью лежала с раздвинутыми ногами – под ним, его отцом, его братьями и сыновьями, а еще гостями, если бы выпадал такой случай! А то ты не знаешь, как это все устроено у джунгар!

– Именно что знаю, – горько усмехнулся он.

– И что? – вскинула Айша подбородок. – Ты что, не справишься с ними? Справишься! Ты не позволишь им бесчинствовать и наведешь в Хорасане порядок!

Он непонимающе нахмурился. И Айша пояснила:

– По здравом размышлении мы сочли твое предложение верным обещанием успеха. Аль-Фадл…

– Он жив?.. – встрепенулся Тарег.

– У него дергается щека, но это пройдет, – усмехнулась Айша и продолжила: – Так вот, аль-Фадль считает, что старшим сыновьям этого Арагана так или иначе пора возвращаться на родину, так что тебе будет легче просить у джунгар помощи…

– Я ничего не собираюсь у них просить, – тихо сказал Тарег.

Айша осеклась и смешалась:

– Прости, я не то сказала.

Нерегиль кивнул с кривоватой усмешкой.

«Конечно, не то. Боги ни о чем не просят», – подумала она и вспомнила вчерашний разговор.

Начальник тайной стражи привел с собой молодого человека приятной наружности – несколько простоватого на вид, но кто их, людей барида, разберет. Ибн Худайр тоже на первый взгляд казался безобидным любителем пахлавы и бараньих ребрышек. Юноша степенно отдал поклон: одет он был просто: в коричневый кафтан из тонкого хлопка и скромную белую чалму. Айша обратила внимание, что молодой человек явно недоспал – то ли бессонная ночь в хариме, то ли попойка, усмехнулась про себя она.

Оказалось, Айша была права.

– О высочайшая! Вот Ханид аль-Хатиби, знаток джунгарского наречия и обычаев! Последние два дня он верно служил престолу, срывая флажок за флажком[77] в винных лавках Мадинат-аль-Заура, не щадя молодого здоровья и самой жизни!

Укоризненно поглядев в сторону хихикающего вазира, молодой человек потер опухшее лицо с набрякшими подглазьями.

Фыркнув, Айша еще раз оглядела мающегося похмельем юношу. И опустила веер, уронив на место шелк занавески:

– Объяснись, о Исхак.

– Сыновья Араган-хана прослышали о предстоящем походе на Хорасан и радовались, как умели. А Ханид сопровождал их по ханьским и ханаттийским торговым подворьям в поисках рисовой водки и пальмового вина.

При этих словах юноша непроизвольно сморщился и сглотнул. Айша нетерпеливо стукнула веером по ковру.

– Его заданием было выяснить, что на самом деле думают джунгары о походе и о… Тарике.

– Мудрое решение, – усмехнулась Айша: воистину вино развязывает языки лучше любого допроса.

– Пусть Ханид аль-Хатиби сам расскажет тебе все, о светлейшая, – улыбнулся ибн Худайр и ободряюще кивнул морщащемуся от головной боли юноше.

А тот мужественно сглотнул еще раз и начал рассказ:

– О могущественнейшая! Давший джунгарам единый закон Эсен-хан говаривал, что приличия позволяют человеку напиваться пьяным лишь три раза в тридцать дней, но лучше было бы, если бы человек выпивал лишь два раза в месяц, а то и один, а еще лучше, если бы он вовсе не пил вина, но, восклицал он, «где найти человека столь достойного поведения!».

Айша весело засмеялась, а юноша улыбнулся и продолжил:

– Так вот, госпожа, я полагаю, что на радостях Онгур и Архай выпили все положенное им приличиями на несколько месяцев вперед…

Отсмеявшись, Айша легонько подняла веером занавес и, придерживая платок перед улыбающимися губами, ободряюще взглянула на юношу:

– Чему же они так радовались, интересно?