Ястреб халифа

– Я уже подписывала такой указ, о Фадл. И он едва не послужил к моей гибели… И мы говорили с Мухаммадом ибн Бакийа о том же самом. Только он говорил мне об Исбилье, а ты, как я понимаю, хочешь напугать меня Шамахой.

Говорили, что жители непокорного города отказались покинуть дома и закрылись в крепости вместе с воинами гарнизона. Через шесть месяцев страшной осады нерегиль взял приступом восьмиугольную гордую башню Шамахинской цитадели. Рассказывали, что резня в городе была такая, что младенцы тонули в крови родителей.

– Его действия вызывают такие беспорядки, что выгоднее держать его под замком, чем выпускать сражаться с врагами, – твердо сказал главный вазир. – Госпожа, не заставляйте меня пересказывать слова простых людей. Скажу лишь: то, что вытворяет нерегиль, составило вам… дурную славу в народе.

– Ах да, сумеречная ведьма с кровавым убийцей на поводке, – сухо рассмеялась Айша. – Ты говоришь словами ибн Худайра, о Фадл, – как и ибн Бакийа до тебя.

«Вот ведьма, – подумал про себя вазир. – Откуда она все знает?» Айша фыркнула, словно в ответ, и он почувствовал, как под рубашкой по спине ползут струйки пота.

Но не отступил:

– Он убил своего побратима. Друга. Он убил тех, кто желал примириться с твоим сыном, моя госпожа. Разве это не примеры излишней, поистине шайтанской жестокости? Люди еще не устали говорить о гибели Альмерийа – и что же? Он утопил в крови еще два города! Утопил в крови ашшаритов, моя госпожа!

– Хорошо, – вдруг донеслось из-за завесы, и Фадл вздрогнул. – Я подпишу фирман. И его вручат Тарику в моем присутствии. Вышлите ему наше повеление явиться в столицу, не медля и не задерживаясь. Но все это я сделаю с одним условием.

Аль-Фадл вздохнул: он знал, каким будет это условие. И в глубине сердца он был согласен с матерью халифа: Исхак ибн Худайр стал слишком опасен – как всегда становятся опасны те, кто слишком много знает о слишком многих людях. Старый вазир служил уже третьему по счету халифу – слишком долго. Ибн Худайр сам должен был понять – пора на покой. Каждый шаг к могуществу приближает вазира к смерти. Так наставлял Фадла его учитель. Жизнь – в том, чтобы увидеть смерть в глазах повелителя и разминуться с ней. Отдай печать – или умри на плахе. Таковы жизнь вазира и смерть вазира, и нет в аш-Шарийа другой судьбы для человека у трона.

– Это будет справедливо, – насмешливо проговорила Айша. – Его голова в обмен на свободу Тарика. Так охотник попадется в расставленный им самим капкан.

Луг Абд-аль-Азиза, четыре дня спустя

Над зеленой травой развевались знамена тех, кто ждал приглашения на аудиенцию в ас-Сурайа. Обширный луг простирался от высоких каменных оград аптекарских огородов до сложенных из саманного кирпича стен резиденции гулямов-худжри.

На расстеленных дорогих коврах разложены были подушки тисненой кожи и расставлены инкрустированные перламутром столики. На скатертях красовались блюда с фруктами, хрустальные кувшины и наполненные льдом золотые тазы. Гранаты и апельсины, а также горлышки сосудов с шербетами покрывали отрезы дорогой дабикийской ткани.

Под хлопающим белым стягом с фигурой ястреба сидел Тарик и с улыбкой наблюдал за тем, как Зариф и Самуха, дурачась, галопируют верхом друг на друге, размахивая хворостинами, как мечами:

– Сдавайся, кафир! Сложи оружие перед знаменем аш-Шарийа и мечом повелителя верующих!

На этот раз кафиром был арапчонок из недавно купленных невольников: под одобрительных хохот толпящихся вокруг верховых ханаттани он падал ниц и покорно протягивал «халифу» свою хворостину. А потом подбирался – и прыгал на спину «коню», сбивая «всадника» и валя обоих на свежую зеленую траву луга. Сминая крокусы и пастушью сумку, трое мальчишек, радостно голося и понарошку тузя друг друга, катались по земле – естественно, забывая о неминуемой расправе, которую Махтуба учинит над ними за запачканные зеленью парадные кафтаны.

Отсмеявшись и выдав каждому по апельсину, нерегиль обернулся и всмотрелся в толпу ожидающих вызова во дворец людей. Наконец он поманил к себе чавкающего спелой мякотью Зарифа и что-то сказал. Мальчишка, утираясь рукавом, помчался выполнять поручение.

…Охая и постанывая, Исхак ибн Худайр шел по неровной, изрытой копытами земле. Четыре раба-зинджа поддерживали его под локти. Наконец дойдя до ковров, на которых сидел Тарик, старый вазир, не переставая жаловаться на суставы и поясницу, уселся на подсунутые Зарифом и Самухой подушки. Потирая спину и морщась, он откинулся на заботливо поддерживаемый гулямами валик и простонал на манер приветствия:

– Ну и денек для меня! Всякая тварь радуется весне, и лишь я мучаюсь проклятой подагрой!

И принялся вытирать лоб платком, поданным маленьким черным мальчишкой. Парадная, украшенная драгоценностями и пером страуса, чалма заставляла беднягу истекать испариной, да и златотканый халат не добавлял ему радости. Постанывая, Исхак ибн Худайр в сердцах хлопнул арапчонка по курчавому затылку – чего сидишь, мол, массируй спину. Тот радостно оскалился и принялся разминать господину плечи.